Выбрать главу

В день открытия конгресса собралось 197 делегатов. К организационной стороне не было никаких претензий. Квартиры были сняты через бюро, а билеты делегатам в основном разосланы заранее. На портале дома, в котором проходили заседания, издалека видна была табличка с надписью на белом фоне: «Конгресс сионистов». Рядом с широкой табличкой висел флаг, белый с голубым и звездой Давида посередине — древним иудейским символом. Ни один из делегатов, входивших в здание, не сомневался, что это исконное национальное знамя евреев. Обсуждение происходило в простом зале с серыми стенами без всяких украшений. Длинный зеленый стол на сцене с возвышением для места президента, обтянутая зеленым трибуна, столы для стенографов и журналистов произвели даже на Герцля сильное впечатление. Чтобы подчеркнуть торжественность момента, он распорядился, чтобы делегаты явились на открытие празднично одетыми.

«Люди должны видеть, — объяснил он Нордау, — в этом конгрессе нечто высокое и торжественное».

И все же внешние атрибуты вызвали насмешки. Церемония открытия выглядела слишком театрально — была разыграна написанная Герцлем инсценировка. Когда 29 августа 1837 года, воскресным утром, делегаты впервые собрались в зале заседаний, ярусы были переполнены зрителями, которые не хотели пропустить представление под названием «еврейский конгресс». Специальные корреспонденты самых известных европейских и неевропейских газет заняли места в зале. Все с напряженным вниманием ожидали официального открытия.

После несколько пространного вступительного слова старейшего делегата Липпе на трибуну поднялся Герцль. Все глаза были устремлены на него. Приветственные выкрики сотрясали зал. Гремели рукоплескания, люди размахивали платками. Воодушевление этого момента до сих пор ясно ощущается в рассказах очевидцев.

«Это был уже не элегантный доктор Герцль из Вены, — говорится в воспоминаниях писателя Бона Алии, — но восставший из гроба царственный отпрыск Давида, который предстал пред нами прекрасный и величавый, взлелеянный фантазиями и легендами». Еще более выразительно свидетельство Майера-Эбнера из Черновцов, который пишет в своих воспоминаниях: «Когда я увидел его совершенную красоту, когда я заглянул в его глаза, в которых, как мне казалось, таилась некая мистическая тайна, — душа моя возликовала. Это ОН, долгожданный, бесконечно любимый, помазанник Господень, Мессия!»

Герцль впервые выступал перед общественностью. Он начал свою речь словами: «Мы хотим заложить краеугольный камень в основание дома, который когда-нибудь даст приют еврейской нации». Сдержанными и емкими словами он обрисовал свои представления о сионизме, говорил о положении евреев и апеллировал к чувству еврейской взаимосвязанности. Сионизм, как он разъяснил напряженно и внимательно слушавшим делегатам, станет инструментом для решения еврейского вопроса. В этой связи была произнесена приподнятым тоном так часто цитировавшаяся впоследствии фраза: «Сионизм — это возвращение к еврейству еще до возвращения евреев на родину». И далее: необходима крепкая организация, ибо «организация — это доказательство разумности движения». Чтобы предупредить опасения, что создается всего лишь новая международная организация, которая, как и многие другие, будет бездействовать, Герцль заявил: «Мы, сионисты, для решения еврейского вопроса желали бы не международного союза, а международной дискуссии… Я имею в виду не сговор, не тайные интриги и окольные пути, а откровенное обсуждение под постоянным и полным контролем общественного мнения». Свое обращение Герцль завершил словами:

«Пусть наш конгресс будет серьезным и возвышенным, направленным на благо несчастных, почетным для всех евреев и достойным прошлого, слава которого хоть и далека, но непреходяща».

Конец речи потонул в оглушительных аплодисментах. Делегаты теснились у трибуны, чтобы пожать Герцлю руку, все ликовали, дамы на галереях махали платками. В заключение слово взял Макс Нордау. Он критично и точно обрисовал положение евреев. Общая картина положения евреев на исходе XIX столетия, которую он нарисовал, потрясла слушателей и современников.

Первый день конгресса скорее походил на демонстрацию — демонстрацию еврейского единства. Поступило множество телеграмм и изъявлений одобрения. Петиции из Румынии, содержавшие 50 тысяч подписей, требовали от конгресса обеспечить государственно-правовые и материальные основы эмиграции. Герцль был особенно тронут подробным посланием старого рабби из Могилева, которое было зачитано под громкие аплодисменты.

Настоящая работа конгресса началась на второй день. Делегатам был представлен проект программы, разработанный в общих чертах Нордау по поручению созданной на предварительной конференции комиссии. Первое предложение гласило: «Сионизм стремится к созданию для еврейского народа обеспеченного правовыми гарантиями убежища в Палестине». Формулировки были взяты из различных проектов и представляли собой компромисс. В последовавших дебатах по предложению Герцля было еще включено выражение «государственно-правовое». Затем делегаты приняли документ, вошедший в историю как «Базельская программа». Теперь формулировка звучала следующим образом: «Сионизм стремится к созданию для еврейского народа прибежища в Палестине, обеспеченного государственно-правовыми гарантиями». Далее говорилось: «Для достижения этой цели конгресс предлагает следующее:

1. Способствование заселению Палестины еврейскими земледельцами и ремесленниками.

2. Подразделение и объединение всего еврейства путем соответствующих местных и общих мероприятий по законам страны.

3. Усиление чувства общности народа и народного самосознания евреев.

4. Подготовка переговоров с правительствами, от решения которых зависит осуществление задач сионизма.

После одобрения этого документа была утверждена официальная программа. Некоторые ее пункты сознательно не уточнялись. Герцль намеренно ничего не предпринял для их разъяснения. Важно было лишь то, что был достигнут компромисс между различными направлениями сионистского движения. Казалось, теперь единство обеспечено.

Вторым важным пунктом повестки дня был вопрос о том, какую организационную структуру движение должно иметь в будущем. По ходу дебатов стало ясно, что здесь возникли сложности. Приходилось учитывать законы соответствующих государств. Кроме того, в некоторых странах были запрещены международные организации. Поэтому можно было уточнить лишь общие положения, а совершенствование частностей поручить организациям соответствующих стран. Главным органом сионистского движения должен был стать конгресс. В дискуссии об отборе делегатов Герцль твердо настаивал на том, что конгресс может состоять только из выбранных делегатов. Конгрессу необходимо было избрать специальный комитет, который должен был находиться в Вене, и образовать центральный исполнительный орган, а все прочие должны избираться в землячествах. Проект был принят делегатами с несущественными изменениями, касавшимися в основном численного соотношения в комитете.

Споры, возникавшие в течение этих дней, отступили на задний план перед впечатляющим результатом, которого, в сущности, никто не ожидал. Недостаток времени привел к тому, что остальная программа была выполнена лишь в общих чертах. С подготовленными речами смогли выступить далеко не все ораторы. Референты Боденхаймер и Шапиро предложили также основать банк и национальный фонд. Адам Розенберг обрисовал ситуацию в Палестине, а Генрих Лёве в своей речи, произнесенной частично на иврите, заявил о моральной поддержке проживающих в Палестине евреев, даже если конгресс невольно им повредит, и одновременно подчеркнул необходимость дальнейшей колонизации. При всей удовлетворенности достигнутым делегатам было ясно, какая разноголосица мнений наступит в будущем.