Женившись и в результате породнившись с могущественным кланом Говардов, к тому же избавившись от политического наставничества Овербери, Сомерсет счел возможным постепенно отдалиться от короля. «Он сделался невыносим для всех, кто с ним общался, и грубо отвергал королевскую ласку, желая продемонстрировать окружающим, что пользуется благосклонностью по более основательной и почетной причине, нежели та, что его возвысила на самом деле», – сообщает посол Франции Левенер де Тилльер {22}, из чего, между прочим, становится ясно: в «менее почетной причине» королевской благосклонности никто не сомневался.
Яков обижался, раздражался. Придворные чувствовали, что отношения между государем и фаворитом ухудшаются. Именно в этих условиях составился бейнардский заговор и при дворе появился Джордж Вильерс.
Однако сторонникам Вильерса еще рано было праздновать победу. Сомерсет по-прежнему сохранял очень прочные позиции как в сердце короля, так и в государстве. «Некий молодой человек по имени Вильерс начинает завоевывать привязанность короля, – писал в сентябре 1614 года виконт Фентон, старый друг Якова, – однако все остается в руках одного и того же человека (Сомерсета), чья власть еще более абсолютна, чем раньше, и его не смеют задевать» {23}.
Яков действительно разрывался между давней любовью к Сомерсету и растущим влечением к Вильерсу. Он писал Сомерсету удивительные письма, полные любви и уязвленной гордости: «Я призываю Бога в свидетели, что ни разу не замечал при дворе никаких враждебных тебе группировок, которых ты опасаешься. Если бы я имел малейшее подозрение на этот счет, я растоптал бы их своими ногами. Я никогда не говорил и не делал ничего, что можно было бы расценить как уменьшение моего благоволения к тебе. Я знаю, что никому не могу доверять так, как тебе, и что никто не может сравниться с тобой в достоинствах. Однако даже самые плодоносные земли, если не ухаживать за ними со всем вниманием, могут вперемешку с полезным урожаем взрастить дурные травы и вредоносные растения. Подобные земли я сравниваю с твоими огромными достоинствами, которые, с некоторого времени, стали совмещаться со странным возбуждением, с беспокойством, страстью, гневом, гордыней, дерзостью, а главное, с поразительным упрямством, и оно удушает все те прекрасные качества, что дарованы тебе Богом. Я согласен, что осознание моего доверия и нашей близости [10] позволяет тебе допускать вольности в разговоре со мной, даже противоречить мне и упрекать меня столь сухо, как никто из наставников не осмеливался упрекать меня в детстве; однако теперь ты уже злоупотребляешь возможностями, даруемыми дружбой и свободой, и пользуешься при общении со мной таким языком, по сравнению с которым книга Пичема [11] кажется ласковым увещеванием. Я какое-то время терпел это и ничего не говорил, надеясь, что возраст и опыт охладят твой темперамент, однако тебя ничто не меняет. Ты являешься ко мне в самое неподходящее время, не даешь мне спать, твои публичные выходки дополняют грубости наедине. Тебе угодно сомневаться в моей дружбе, и, что еще хуже, ты пытаешься запугать меня, убедить меня, что я должен бояться обидеть тебя, не исполняя твои требования. Я уже не говорю о твоем упорном нежелании спать в моей комнате, несмотря на то, что я сто раз просил тебя об этом, а это – еще одно вопиющее доказательство твоего пренебрежения. […]
Я долгое время скрывал мою печаль, но если и дольше буду молчать, то уже поставлю под угрозу собственное здоровье и благополучие всего королевства, ответственность за которое лежит на моих плечах. Своими выходками ты можешь довести до смерти того, кто, после Бога, создал тебя, всегда молился за тебя и делал для тебя то, чего никогда не делал ни для одного из своих подданных. Твоя дерзость бросается всем в глаза; теперь ты должен и на публике изменить свое поведение. […]
11
Пуританский пастор Эдмунд Пичем написал злобный памфлет против Якова I, используя исключительно сильные выражения. Он был приговорен к смерти, но умер в тюрьме до казни.