Среди тех, кто желает вести себя нецивилизованно, никто не способен проделать эту работу совершенней, чем английский джентльмен. Так считал принц Евгений, который 5 января 1712 года прибыл в Лондон, чтобы уговорить англичан продолжать войну. Встретили его неприветливо. Еще в Гааге его пытался отговорить от поездки граф Страффорд. А на подходе к Лондону, в устье Темзы, Евгения стали предостерегать от общения с Мальборо, но он демонстративно остановился в доме опального друга. Английские министры избегали его, демонстрируя занятость, а иногда и просто невежливость. Сити собирался устроить банкет в его честь, но вроде как позабыл сделать это. Разве что лорд Портленд устроил пышный обед, на котором присутствовали виги и все те, кто желал выразить свое восхищение знаменитому полководцу.
Правительство опасалось проявления народной симпатии к победителю-принцу, а вместе с ним — к Мальборо и вигам. Когда они вместе появились в опере, то привлекли внимание зрителей гораздо больше, чем актеры. Зал приветствовал знаменитых полководцев бурной овацией. Торийские публицисты немедленно начали кампанию и против Евгения. Свифт особо подчеркнул, что «величайшим желанием этого принца является война, он… видит себя только во главе армии…», жаждет славы, рискуя жизнями тысяч людей, и считает себя наследником кондотьеров эпохи Ренессанса.
Утром 17 января 1712 года принца принял Генри Сент-Джон. На следующий день аудиенцию ему дала королева, которой Евгений передал письмо императора. 16 февраля принц увидел королеву еще раз. Анна хотя и подарила ему украшенный бриллиантами меч стоимостью 4500 фунтов, была холодна. В британском тумане Евгений не нашел военного энтузиазма. «Визит принца Савойского был последней надеждой, которую потеряли враги мира…» — писали тогда английские газеты.
Пробыв в Англии два месяца, принц Савойский отбыл восвояси. Он не смог помочь боевому товарищу, который не только лишился своих постов, но и находился под угрозой бесчестья. Тори считали, что Мальборо должен быть повержен окончательно и бесповоротно: ему нельзя было оставить никаких шансов.
Джон не был первым, кого тори обвинили в коррупции. В Тауэре уже находился способнейший из молодых вигов Роберт Уолпол, который занимал должность военного министра в 1708–1710 годах. «Я настолько унижен, что в один прекрасный день буду мстить», — сказал он во время заключения своей сестре Долли и впоследствии выполнил обещание. Но не Уолпол был главной целью тори. Нападая на него, они, по словам Свифта, «разыгрывали козырную карту в деле Мальборо».
Герцога обвинили в растрате войсковых средств, сговоре с поставщиками оружия и амуниции, получении взяток от союзников и противников. Было подсчитано, что он за десять лет получил взяток от поставщиков для армии на сумму 63619 фунтов стерлингов или 664851 гульден. Ему вменили в вину, по меньшей мере, два пункта: во-первых, Соломон де Медина платил ему за контракт по обеспечению армии хлебом 6000 фунтов в год; во-вторых, ему доставалось 2,5 процента от сумм, вотируемых парламентом для содержания иностранных войск на английской службе. Эти два источника увеличили состояние Мальборо как минимум на 170 тысяч фунтов, а некоторые называли и 250 тысяч. «Не отсюда ли происходит громадное состояние Мальборо?!» — вопрошали его политические противники. Простые сквайры были готовы поверить всему сказанному против человека, который в их умах ассоциировался с «денежным интересом».
Генеральному прокурору было приказано возбудить против Мальборо судебное дело, чтобы вернуть хоть часть денег. Герцог защищался просто. Он признал, что был единственным контролером расходования финансов на войне, и поэтому реального положения вещей, кроме него, никто не знает и не понимает. Комиссия на хлебные контракты и 2,5 процента на оплату иностранных войск были традиционным дополнительным доходом командующего в Нижних Нидерландах. Эти деньги, по утверждению Мальборо, пошли на организацию секретной службы, на что парламент выделил лишь 10 тысяч фунтов в год, тогда как во время короля Вильгельма расходы на разведку составляли куда больше — 70 тысяч фунтов.
Очевидный факт: ни одна разведка во время войны не могла сравниться с английской. А что касается хлеба, то герцог утверждал — и никто не мог это оспорить, — что британская армия дешево и в немалом количестве кормила хорошим хлебом голландских собратьев по оружию. Поставщики хлеба — сэр Соломон и его брат Мозес — подтвердили этот факт. Мальборо был уверен в своей правоте и знал, о чем говорить. Он подчеркнул, что в большинстве случаев не принимал даров, предлагаемых ему противниками, хотя среди дипломатов это было в порядке вещей. Он отклонил денежный подарок, предложенный ему Людовиком в 1706 году, не стал русским князем в 1707 году и не взял ничего от Бервика в 1708 году. А те 150 тысяч фунтов, которые он принял от французов в 1709 году, нельзя считать взяткой, поскольку он служил общественному благу и вел переговоры честно. Его защита выглядела блестящей.