– Но это ведь не такая уж и редкость? Или ты намекаешь на мой преклонный возраст?
– Конечно же, нет. – Ей тридцать два, не восемьдесят два. Тридцать два, она прекрасна, её кожа обласкана солнцем в декабре, что казалось невозможным. В высшей степени пригодна к браку. – Я только имел в виду... – он замолчал. Олрид не знал, что имел в виду, но всё же продолжил: – Я думал, ты хочешь чего-то другого вместо брака.
Её брови взлетели вверх.
– Нет. Я хотела чего-то другого, когда предполагаемый жених ценил меня меньше, чем своё поместье.
Слова прозвучали холодно и отрезвляюще. При этой явной отсылке к их прошлому его пронзили гнев, разочарование и что-то, чему он не смел дать название.
– Я не ценил его больше.
Тишина растянулась на долгие минуты, и он больше не мог её вынести.
– Фергюсу бы не понравилось, что ты находишься здесь посреди ночи.
Джек открыла рот, и Олрид заметил, что она колеблется, подбирая слова. Потом последовал ответ:
– Фергюс знает, что мы с тобой старые друзья.
Он встретился с ней глазами.
– Значит, вот мы кто?
Я знаю, какие звуки ты издаёшь во время страстного поцелуя.
Помню звук твоих стонов, когда ты теряешь контроль в моих руках.
Знаю тебя. Каждый дюйм твоего тела.
Ты была моей ещё до того, как Фергюс только начал мечтать о тебе.
Но он не мог произнести вслух ничего из этого. И не мог оставаться с ней в одном помещении. Не тогда, когда Джек была воплощением прошлого, без единого намёка на будущее.
Он встал и направился к двери.
– Убери за собой беспорядок перед уходом. Забери с собой песочное печенье. И шоколад. С наилучшими пожеланиями по случаю твоей помолвки.
Глава 2
Канун Рождества, четырнадцать лет назад
Леди не должны прокрадываться в дома джентльменов глубокой ночью.
А юные леди и подавно.
Что уж говорить о юных незамужних леди.
Неважно, что сейчас был канун Рождества. И, что юная леди прокрадывалась в дом джентльмена уже в течение многих лет.
Хотя, по правде говоря, Жаклин Мосби, младшая дочь графа Дарби, всегда знала, каково её место в мире; лучше, чем большинство взрослых мужчин. И благодаря этому, она никогда не заботилась о том, что должна или не должна делать. Её никогда не интересовали правила приличий. Нет, Джек всегда больше увлекали возможности. Куда могла бы повернуть жизнь. И это, конечно, стало её погибелью.
Потому как Джек всегда входила в число тех девушек, которые залезают на верхушку дерева, чтобы полюбоваться видом, и беспокоятся о последствиях только тогда, когда доберутся до кроны и обнаружат, что не могут спуститься вниз. Конечно, даже тогда она видела ситуацию с лучшей стороны, перекусывала яблоками и охватывала огромный мир с новой точки зрения, пока не придумывала, как слезть вниз.
И именно эта искренность, оптимизм, готовность справиться с любым вызовом сделали потайную дверь, между библиотекой Мосби и музыкальной комнатой Олридов, скорее собственностью Джек, чем Эбена.
Для Джек дверь олицетворяла свободу: спрятаться от гувернантки, сбежать от братьев и сестёр, тайком угостить Эбена, когда на ланч подавали особенно вкусный десерт, свернуться калачиком с книгой на диванчике в музыкальной комнате, пока он играл на скрипке.
Для Эбена, однако, дверь служила убежищем.
По ночам отец напивался до состояния, когда уже не мог держаться на ногах, засыпал в кабинете, и только слёзы служили ему утешением. Но случались ночи, когда герцог либо выпивал недостаточно, либо его печаль переставала быть меланхоличной, и тогда он отправлялся на поиски жертвы, чтобы наказать её за свои страдания. Страдания, в которых он винил Эбена, своего наследника и единственного ребёнка, что остался ему от жены, которую он когда-то любил без памяти.
Эбен не раз пробирался через потайную дверцу, чтобы спрятаться в тёмной библиотеке Мосби, пока новый день, как бледная надежда, цвета лаванды, не прокрадывался на небо.
Или, по крайней мере, он проводил ночи в одиночестве, пока, однажды, рядом с ним не уселась десятилетняя Джек, подтянув к себе колени под ночной рубашкой так, что её пальчики на ногах чуть выглядывали из-под кружевного подола. Казалось, они просидели молча несколько часов, прежде чем она взяла его за руку и склонила голову на плечо Эбена, желая дать ему почувствовать хоть каплю комфорта. Тень стабильности в этом мире, которая, как она знала уже тогда, была необычной привилегией.