Он, видимо, понял глубину ее шока. Отбросив стул, он вскочил и подошел к ней.
– Клодетт... – Она сглотнула и запустила пальцы в волосы и дернула их. – Меня с ним познакомила Клодетт, это она хотела, чтобы я вышла за него замуж, и всячески меня к этому подталкивала.
– Оливия. – Сэмсон положил ей руки на плечи, успокаивая.
Она не могла выдержать его прикосновения. Сбросив его руки, она отошла к полке у противоположной стены, где стояла ее любимая коллекция фарфоровых чайников, которую она собирала много лет. Она с трудом удержалась от желания разбить все их на мелкие кусочки.
Все стало на свои места, и она увидела ложь, коварство, изощренный обман. И причины.
– Клодетт хотела встать во главе Дома Ниван после смерти Жана-Франсуа, – с горечью в голосе сказала Оливия. – Она знала, что моя мать не разбирается в деле, а все остальные жили в Грассе. И она была права. – Оливию передернуло. – Но Клодетт наверняка промотала бы все до последнего пенни, если бы получила контроль над Домом Ниван, и она привела бы его к банкротству. И все, абсолютно все это знали. Вот почему даже ее брат, Робер Ниван, не допускал ее к делу и отдал магазин и все дело в управление мне. И выходит, что Клодетт, не получив того, чего хотела, решила разорить собственную племянницу с помощью обворожительного хитрого красавца.
– Мы вернем ваши деньги, – только и мог сказать Сэмсон.
Из ее горла вырвался язвительный смешок.
– Мои деньги? Неужели вы думаете, что дело только в моем наследстве? А как насчет моего достоинства, моих чувств? Насчет того, что меня использовали, Сэмсон? Даже вы это сказали. Он меня использовал. Они оба меня использовали.
– Я знаю. – Скрестив руки на груди, он просто смотрел на нее, но выражение его лица было суровым. – И мне очень жаль. Но вам придется мне довериться.
– Довериться вам? – Она расправила плечи и посмотрела на него с насмешкой. – Скажите, ваша светлость, почему вы меня сегодня вечером поцеловали?
Этот вопрос ошеломил его. У него даже непроизвольно чуть приоткрылся рот. Потом, сжав челюсти и прищурившись, он медленно пошел на нее.
– По-моему, мадам, наш поцелуй был взаимным, хотя я не имею ни малейшего понятия о том, какое этот восхитительный момент имеет отношение к нашему разговору.
Она решительно тряхнула головой.
– Прямое. Вы поцеловали меня. Намеренно поцеловали замужнюю женщину, а это вызывает недоверие. Вы целуете всех замужних женщин, с которыми знакомы?
– Вот именно – замужних, – зловещим шепотом повторил он.
Она стояла спиной к стене, схватившись за край полки с чайниками, и не сразу заметила, что его голос стал таким же холодным, как выражение его лица.
– Что, если я скажу вам, что не верю, будто вы находитесь в законном браке с моим братом?
– Скажу, что вы сошли с ума, – фыркнула она. – Или вы великолепный лжец, который старается обворожить меня точно так же, как Эдмунд.
У Сэмсона задергалась щека.
– Так вы думаете, что я поцеловал вас поэтому? Чтобы вы в меня влюбились? – Он саркастически улыбнулся. – Поверьте мне, дорогая, что мне не нужно лгать, чтобы привлечь внимание женщины.
Поскольку это утверждение было резонным, она не знала, что ответить, но все же спросила:
– Тогда зачем вы это сделали?
– Скажите мне, дорогая прелестная леди Оливия, Эдмунд хотя бы раз занимался с вами любовью?
Он неумолимо надвигался на нее и уже смотрел сверху вниз, и его глаза, в которых отражался свет лампы, были похожи на блестящие мраморные шарики.
– Так занимался? Я не имею в виду, делал ли он это с помощью слов или лести, а как муж занимается любовью с женой, физически, в брачной постели?
Она задохнулась оттого, что он был так близко, оттого, что почувствовала, какой от него исходит жар.
– Наши с Эдмундом интимные отношения не имеют никакого отношения к нашему разговору.
Это его не остановило.
– Вы начали разговор с вопроса о нашем поцелуе, – хрипло прошептал он, – и выразили мне недоверие. А может быть, это я не должен доверять вам. Ответьте мне, но только честно.
Он еще не дотронулся до нее, но если он подойдет ближе... От одной этой мысли Оливия почувствовала, что ее колени стали ватными.
– Я иду спать.
– Сначала ответьте.
– Нет.
Его брови чуть приподнялись.
– Эдмунд не занимался с вами любовью, как полагалось мужу?
Ее глаза снова наполнились слезами, но на этот раз от чувства обиды и разочарования.
– Вы отвратительны.
– Меня называли и похуже. Так занимался Эдмунд с вами любовью? – Почему он не перестает спрашивать ее об этом?
– Он мой муж. – Она сжала кулаки, чувствуя, что закипает. – Как вы думаете?
Он немного отступил, ровно настолько, чтобы оглядеть ее. И сделал это с такой явной наглостью, что она почувствовала себя голой.
– Я думаю, что любая женщина, которая выглядит, как вы, и целуется так, как вы, скучает по тому, чего она не получила от мужа.
Ярость охватила ее, и она размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но он отреагировал так же быстро и схватил ее за запястье.
– Он... занимался... с вами любовью, Ливи? – с расстановкой спросил он.
По ее щеке прокатилась слеза, но она отказывалась сдаваться и поддаваться еще большей слабости. Она прошептала сквозь стиснутые зубы:
– Нет.
Это признание, видимо, его ошеломило. Он глубоко вдохнул и, не отпуская ее руку, отступил на полшага. Она следила за выражением его лица: безжалостная решимость сменилась странным неверием. Потом он с шумом выдохнул, так что она ощутила его дыхание на своей щеке.
– Он бросил меня в первую брачную ночь. – У нее сорвался голос при воспоминании о той ночи. – Он поцеловал меня, так, как это сделали вы, а потом унизил – точно так же, как вы это делаете сейчас. – Вздернув подбородок, она сказала вызывающе: – Вы такой же, как он.
Как она и ожидала, его сочувствие к ней моментально превратилось в ярость. Но вместо того, чтобы отпустить ее руку, он положил свободную руку ей на грудь ниже горла, и не успела она глазом моргнуть, как он толкнул ее стене.
– Я не Эдмунд, Оливия, и вы прекрасно это знаете, – зарычал он угрожающим тоном. – Я никогда бы не разорил вас. Моя честь не позволила бы мне сделать это.
Что-то в ее груди растаяло – то ли от прямоты, с какой он произнес эти слова, то ли от мольбы, промелькнувшей в его глазах. Она начала дрожать, и слезы ручьем полились из ее глаз.
– Я знаю... – сквозь слезы прошептала она.
Ее признание немного охладило его ярость. А потом эта ярость и вовсе превратилась в неукротимое, неприкрытое желание. Он набросился на нее и впился в нее губами, заглушив вырвавшийся из ее груди стон.
Он целовал ее с еле сдерживаемым желанием, его язык обжигал, умоляя о взаимности. Всем своим телом он пригвоздил ее к стене, так что она чувствовала каждый его мускул, всю его невероятную силу.
Он снова зарычал, и этот звук – звук желания – воспламенил ее так, как никогда еще с ней не бывало.
Она начала целовать его в ответ – жадно, бездумно, забыв обо всем, кроме своего желания, которое было таким же сильным, как у него. Она было положила руку ему на плечо, но он вдруг со свирепостью, которую она не поняла и не ожидала, схватил за запястья обе ее руки, поднял их у нее над головой и прижал к стене, не переставая целовать. Такого мучительного наслаждения она еще никогда не испытывала.
Он опустил одну руку, и она почувствовала, что он пытается развязать пояс халата. Она вознамерилась запротестовать, но он не остановился, а его поцелуи стали еще более глубокими и настойчивыми, разжигая ее страсть.
Оливия почувствовала, как все ее нервы словно воспламенились, как по телу пробежала дрожь. А когда он накрыл ладонью грудь под тонкой батистовой сорочкой, она поняла, что больше не может сопротивляться.
Он почувствовал ее слабость и, еще крепче прижав к стене ее запястья, просунул колено ей между ног, чтобы поддержать ее. Потом он стал водить большим пальцем по соску, и она, не в силах сдерживать свое вожделение, начала громко и протяжно стонать.