Нечего и думать, поняла Олимпия, что путешествие в его обществе останется в тайне.
Хотя в любом случае это невозможно, если на тебе безнадежно испорченное подвенечное платье и ты выглядишь даже не как Офелия, а скорее как мокрая крыса или пассажирка потерпевшего крушение корабля, с которого эта самая крыса не успела сбежать.
Нечего и думать, поняла Олимпия, что ей удастся заставить «его бесчестие» делать то, чего он не хочет. Придется терпеть и ждать, пока он позволит ей стоять на собственных ногах.
Но, если быть честной, она не сильно опечалилась, когда ее вытащили из воды и понесли к ступенькам мимо зевак, которых, казалось, собралось несколько сотен. Она бы могла пройти с высоко поднятой головой – как‑никак дочь графа, – да только вот ноги заплетались бы самым неграциозным образом.
Леди не пристало появляться в гостинице мокрой и грязной, тем более пьяной, а служащие неизбежно пришли бы именно к такому выводу, вздумай она идти самостоятельно, волоча за собой галлоны грязной воды из Темзы.
Впервые со времен младенчества Олимпию нес на руках мужчина, но это вовсе не то, что ощущать руки отца, дяди или дедушки. Она вся трепетала от силы и тепла его тела, и лишь огромным усилием воли сумела не позволить себе уткнуться носом в его плечо.
Должно быть, все дело в бренди. Наверняка. Казалось бы, злосчастное корыто, благодаря которому она оказалась в Темзе, – достаточное средство для приведения в чувство. Оказывается, нет!
Он отпустил ее только в холле гостиницы, но ноги ее все еще дрожали, хотя непонятно почему. Олимпия прислушалась: Рипли потребовал у хозяина гостиницы две отдельные комнаты, разжечь в обеих камин, приготовить горячую ванну и сухую одежду.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы уразуметь, что к чему.
– Разжечь камин? В это время года?
– Вы что, хотите получить воспаление легких? – спросил он.
– К тому времени как их разожгут, мы успеем вымыться и переодеться, – возразила она, – если, конечно, найдется во что. Вы уверены, что найдется?
– Как и в том, что разожгут камины, – ответил Рипли.
– Поражаюсь, как это вам удается, – заметила Олимпия, – проделывать такие штуки и до сих пор оставаться в живых.
– Вы первая невеста, которой удалось меня украсть. Разумеется, все думают, будто это сделал я, и пока сложившаяся ситуация отвечает нашим интересам.
– Вашим – не знаю, но не моим, – возразила Олимпия и чуть было не сказала: «Я не из тех, кого похищают», – поскольку это бессмыслица.
И все же, как ни крути, она сбежала с герцогом Рипли – именно так будут говорить сплетники и писать в газетах. А еще появятся сатирические листки на злобу дня, где художники дадут волю воображению. Вот будет сенсация!
Но есть же и плюсы, сказала себе Олимпия. Даже в самых смелых фантазиях не могла она представить, что ее портреты появятся однажды где‑нибудь в витринах печатных мастерских. Насколько ей было известно, еще никого не признавали самой занудной девицей сезона столько лет кряду, как ее, леди Олимпию Хайтауэр.
С другой стороны, она поставила семью в неловкое положение: опозорила себя, своих родных. Теперь действительно на ней никто не захочет жениться.
Нет, все, хватит: так можно и с ума сойти. Слишком зыбкая почва под ногами.
Ее размышления прервала горничная, которая явилась, чтобы проводить их в комнаты.
Рипли последовал за леди Олимпией наверх, пытаясь убедить себя, что сцена с вывалившейся из лодки новобрачной – как раз то, что необходимо для хорошего приключения. Впрочем, от леди он такое вряд ли мог ожидать, хотя у него было мало опыта общения с добропорядочными девушками.
К счастью, досадное происшествие случилось в самом начале путешествия, да еще неподалеку от гостиницы, которую он время от времени благодетельствовал своими посещениями. Правда, они с приятелями творили здесь безобразий не меньше, чем везде, но правда и то, что всегда платили за это звонкой монетой и весьма щедро.
В «Белом льве» у Рипли был открыт кредит, и в этом нет ничего необычного для джентльмена, который часто проезжал королевским трактом в поисках развлечений: состязаний по боксу и борьбе, скачек, парусных регат и всевозможных игр, где можно делать ставки. Однако необычным было то, что Рипли отправлял своего агента, чтобы тот оплачивал его счета не раз в квартал, не один‑два раза в год или, по установившейся в аристократической среде привычке, вообще никогда, но ежемесячно, так что все его счета оплачивались сполна.
Эта странная привычка действовала умиротворяюще, и Рипли всегда были готовы оказать услугу, вместо того чтобы запирать на засов двери и окна и вывешивать уведомления типа «Уехал на рыбалку» или «Закрыто до особых распоряжений» каждый раз, когда он, по слухам, должен был проезжать мимо. Напротив, все торговцы раскрывали двери пошире и выбегали на улицу, чтобы встретить его с распростертыми объятиями, а иногда и с собственными дочерьми.