Николас отпрянул и знаком показал Поппи, чтобы она прикрыла рот ладонью. Дрожащей рукой она проделала этот жест, а Николас принялся за то, что доставляло ему величайшее наслаждение, — ублажать ее ласками.
Сначала он подул на нее.
Поппи снова застонала. Негромко.
Потом он коснулся ее языком, но на этот раз поглубже.
И еще раз.
Ноги у Поппи начали сгибаться, и тогда Николас выпрямился и прислушался к Кеттлу, который теперь насвистывал матросскую песенку. Николас встал, взял Поппи на руки и бережно перенес в кресло.
— Ведите себя тихо, очень тихо, — шепнул он ей. — И будьте совершенно спокойны.
Поппи кивнула, и он широко раздвинул ей ноги.
Щеки у нее вспыхнули румянцем, глаза заблестели, и она прикрыла рот ладонью.
Николас не удержался от улыбки, глядя на такое послушание, — ведь Поппи так редко его слушалась. Но у него было слишком мало времени на злорадство по такому поводу. Поппи хихикнула, не убирая ладони со рта.
— Ш-ш-ш, — прошипел он, строго посмотрел на нее, и она притихла, но глаза ее сияли озорством.
Дерзкая девчонка.
Под шепот огня, тиканье часов на каминной полке и посвистывание Кеттла Николас возобновил свои чувственные игры.
Через несколько секунд Поппи вцепилась свободной рукой ему в волосы. Он в последний раз дотронулся языком до самого потаенного местечка ее женственной сути, и Поппи в экстазе прогнула спину, отчего самый сладкий уголок ее плоти еще приблизился к губам Николаса. Еще секунда — и он войдет в нее…
Нет, это произойдет в другое время. Теперь Николас был уверен, что так оно и случится.
Поппи, возможно, не думает, что станет его женой, однако, черт побери, если он обязан жениться, дабы сохранить работу, лишь одна женщина интересует его настолько.
И это Поппи.
Может, он и не любит ее, но она его пленила. И он не станет овладевать ею до тех пор, пока не уложит совершенно обнаженную на ковер перед горящим камином, и тогда они отдадутся друг другу.
А пока он должен удовольствоваться тем, что научил ее искусству любви, сам не участвуя в ее акте до полного завершения.
Николас откинулся назад с глубоким, медленным вздохом.
Ласково и осторожно одернул подол ее платья.
— Это, моя дорогая, и есть счастье возбуждения, — заговорил Николас. — Прошу вас каждый раз, когда вы говорите Сергею и Наташе, что счастливы их видеть, вспоминайте, что такое настоящее счастье. И помните, что испытали его со мной.
Поппи слушала его так, словно видела впервые в жизни. Она была прекрасна… Темно-алые губы, нежно-розовые щеки. Он удовлетворил ее. Прогнал тягостное, унылое безразличие из ее глаз, избавил Поппи от напряженной, понурой осанки.
— Мне пора уходить, — сказал Николас и поцеловал Поппи в макушку. — Доброй ночи.
— Доброй ночи, Николас, — тихо промолвила она.
Николас, подумал он с радостью. Не Драммонд.
— Николас!.. — окликнула она.
Жаркое молчание вспыхнуло между ними.
— Не забудьте вашу трость, — прошептала Поппи.
— Не забуду, — произнес он хриплым голосом. Ему было тяжело покидать Поппи.
У входной двери Кеттл вручил Николасу его шляпу, которую тот и надел.
Короткое мгновение они оба держались за трость. Глаза их встретились в обоюдном понимании, и Кеттл, как отметил Николас, определенно, взглянул на него с одобрением.
— Благодарю вас, Кеттл, — сказал Драммонд и сунул трость под мышку.
— Доброй ночи, ваша милость.
— Постараюсь сделать для этого все от меня зависящее, — ответил Николас, но это оказалось нелегко. Всю ночь ему снились доверчивые и в то же время тревожные глаза Поппи.
Глава 24
На следующий день после званого обеда Поппи пробудилась с мыслью о Николасе, о его губах, о том, как они целовали ее. Потом она подумала о его глазах, об их загадочной темно-серой глубине, завлекающей, теплой, а порой даже горячей.
Неудивительно, что его прозвали неисправимым холостяком.
Однако он был куда более интересным мужчиной, чем те, к кому приложимы определения «избранный» или «противник брака».
Прошедшим вечером Николас внушил ей веру в самое себя. В самом деле, весь вечер он был для нее надежной опорой и словно на огне спалил ее неуверенность в своих силах. Она почувствовала себя настоящей хозяйкой. А потом, уже в библиотеке, он проявил огромную нежность, которая просто заворожила ее, породила тягу к нему — еще более сильную, чем раньше.
Подойдя к окну, Поппи взглянула на лондонское утро и вздохнула. Ноги у нее снова ослабели при воспоминании о том, чем они с Драммондом занимались вчера вечером.
Поппи запрокинула голову и мучительно застонала. Николас пробудил в ней желание, которое только он должен удовлетворить.
Она увидится с ним сегодня вечером. Они приглашены на раут к Мерриуэзерам. Вся мебель будет отодвинута, окна распахнуты настежь. Весь лондонский высший свет соберется в доме, чтобы повеселиться в полное свое удовольствие.
В окружении сотен людей она прижмется к Николасу, грудью к его груди, животом к его животу. Их губы сблизятся. Николас наклонится, что-то нашептывая ей на ухо. Может, они и поцелуются, тогда он погладит ее по груди, по спине и по бедрам.
А она — ох, у нее будет соблазн накрыть ладошкой кое-что твердое в его брюках…
Заметит ли кто-нибудь, что она это сделала?
То была дерзкая, шальная мысль, от которой у Поппи перехватило дыхание…
Опомнившись, она с любопытством пригляделась к юноше-посыльному, который с большим свертком в руках пересек улицу и направился к парадному входу в ее дом.
Через несколько коротких минут в дверь спальни Поппи постучала горничная.
— Вам что-то прислал князь Сергей, мисс, — сообщила она, протягивая пакет.
— Вот как? — произнесла Поппи, не имея особого желания принимать посылку. Но все же взяла ее из рук горничной и закрыла за той дверь, после чего немедленно прочитала записку, прикрепленную к пакету.
Записка была очаровательной. Даже романтичной. Сергей просил у нее прощения за то, что настаивал на ее вступлении в незаконную связь с ним, а также просил о возможности начать все заново.
Но и это было неискренним. О, каким неискренним! Ужасная фальшь.
И тем не менее Поппи обязана принять его приглашение.
Сергей хотел, чтобы она присутствовала в нанятых им апартаментах на необычном сборище. Предстоял званый обед в масках с последующим сюрпризом, а именно демонстрацией портрета кисти Ревника, осуществляемой в ее, Поппи, честь, поскольку она так сильно хотела увидеть это полотно.
Сообщать ли об этом Николасу?
Поппи посмотрела на оберточную бумагу, в которую была завернута коробка. Она еще не открывала ее, но Сергей в своем послании просил ее надеть платье и маску, которые он посылает ей вместе со своими комплиментами. Видимо, предполагалось, что это будет принято как некий романтический жест, однако у Поппи это вызвало только досаду. Сергей таким образом как бы предъявлял права на нее, хотя она и поставила его в известность, что ни о чем подобном речи быть не может.
Вот если бы Николас прислал ей платье, она бы искренне обрадовалась.
Поппи чувствовала, что Николас относится к ней с уважением, ждет благоприятного времени для этого обладания, ждет того момента, когда она почувствует, что готова к нему и хочет именно этого.
С другой стороны, Сергей вообще не принимал в расчет ее чувства.
Поппи развернула оберточную бумагу и посмотрела на платье, которое не вызвало у нее никаких особых чувств, кроме восхищения мастерством той, что его шила. Платье было сшито прекрасно, разве что вырез декольте оказался слишком глубоким, но это ее не удивило. Ведь фасон выбирал Сергей. И сделанный им выбор ясно указывал на его намерения.
Он все еще хотел ее.
Поппи обрадовалась лишь одному: едва она надела маску, как почувствовала себя загадочной и безрассудно смелой. К тому же она останется неузнанной, и это замечательно.
Поппи перечитала записку. Бал состоится сегодня вечером, и она не может…