— Началось! Набросился на нее, как дикий и необузданный зверь, — выдохнула мадам, прислушиваясь. — Прямо представляю, как он схватил ее в свои жаркие объятия, сжал, что есть силы, содрал с нее одежду, не давая даже пикнуть! А потом повалил на пол в порыве жаркой страсти! Ты же видел, как похотливо он смотрел на нашу дочь во время обеда? Словно вот–вот набросится и схватит ее. Ирлинги они такие! Необузданные!
Но ни криков, ни стонов, ни даже всхлипов из комнаты больше не доносилось. Загадочные звуки сменились тишиной.
— Тебе не кажется, дорогая моя, — заметил глава семейства, чахлым телом налегающий на дверь. — Что слишком тихо?
— Ты вспомни нашу первую брачную ночь! — огрызнулась мадам, придерживая дверь своей массивной фигурой. — Ты тоже не сильно орал!
— Наверное, потому, что в кресле сидела ваша выжившая из ума маменька и орала: «Вы там скоро? Чтобы завтра были внуки!».
— Я просто слишком хорошо воспитала нашу конфетку! — фыркнула мадам, но любопытство раздирало ее душу, как необузданные в своей страсти ирлинги разрывают корсеты.
Тишина действительно настораживала. И чем дольше она продолжалась, тем загадочней и подозрительней становилась. Если бы не плачевное положение дел, если бы не заложенные ростовщику бриллианты, то семейства бы здесь уже не было. Когда злость прошла, они посчитали и прикинули, что теперь дело чести поймать и окольцевать крылатого герцога.
— Мммм… — послышался стон, заставив родителей распахнуть двери, потирая ручки.
Они ожидали увидеть разорванное могучими руками платье и наскоро сброшенную рубашку и два тела, сплетенных в сладострастном порыве. Но нет.
На полу с растерянным видом сидела их дочь, в высокое открытое окно задувал свежий горный ветер, а герцога не было и в помине.
— Что случилось, Конфетка? — в ужасе застыли в дверях предприимчивые родители. Даже слуги забыли ее настоящее имя, ибо иначе, как Конфетка ее никто не называл.
— Я падала в обморок! — жалобно заметила Конфетка и тут же с обидой добавила. — Как вы меня и учили!
— А почему ты плачешь, конфетка, — спросила мать, подбегая к дочери.
— Больно падала, — потерла шишку на голове скривившаяся от боли Конфетка. — А он не поймал!
— Все! Мы немедленно убираемся отсюда! — гордо заметила мадам беря в охапку мужа и дочь. — Карету нам! Живо!
Через двадцать минут одна из карет герцога увозила их в сторону столицы.
Герцог посмотрел на них с самой высокой башни, видя, как закатное солнце золотит снежные шапки гор и мысленно пожелал им счастливого пути.
Он уже собирался вернуться в замок, как вдруг увидел рыжую голову. Несправедливый гнев за несостоявшуюся свадьбу, раздражение от мастерского обмана, ярость от того, что все так повернулось, захлестнули герцога.
Черная крылатая тень скользила по внутреннему двору замка, неумолимо приближаясь к рыжей, отблескивающей на солнце золотом, голове…
— Ой! — пискнула Пять Мешков, когда могучая рука приподняла ее над землей за шкирку, как котенка.
— Ты зачем все испортила? Зачем ты приперлась в замок? — прошипел Бертран, который любил искать крайних исключительно для того, чтобы столкнуть их в пропасть.
— Я? — удивленные глаза смотрели на герцога, пока грязные ноги болтались в полуметре над землей. — Замуж хочу!
— За кого?! — ужаснулся Бертран, глядя на загорелое плечо, на котором проступал узор. — Не за меня ли?
— Можно и за вас! — заметила девушка. — Меня–то в Мэртоне замуж не берут!
— Интересно, а чем причина? — язвительно рявкнул герцог, нахмурив брови.
— Конечно же приданном, — вздохнула Пять Мешков. — Вон, всех других девок похватали, а меня не берут. Вот я и решила денег подзаработать, чтобы и меня взяли!
И тут герцога осенила мысль, от которой его настроение заметно улучшилось. А что если выдать ее замуж? Герцог он или как? Правитель этих земель или где?
— А давай я тебе приданное дам? А? Жалую с герцогского плеча, — спросил Бертран, впиваясь в нее взглядом. Хоть он обычно и не делал широких жестов, но ради такого случая готов был озолотить жениха!
— Нет, нет, нет! И не уговаривайте! Даже не пытайтесь! — возмутилась девица, вися на вытянутой руке герцога. — Вы, конечно, добрый, щедрый и благородный, но я сама заработаю себе на приданное!
Добрый, щедрый и благородный, — это было все не про герцога. Щедрым он был только на неприятности, добрым- на чужих похоронах, а благородным — только в момент расставания с барышней. Он благородно переуступал ее следующему ухажеру.
— К тому же в Мэртоне замуж уже не за кого выходить, — вздохнула рыжая, вися в полуметре над землей. — Все разбежались. Ну, кроме одного!