"Всё когда-то случается первый раз" — международная мудрость. Таки — "да". Важно, чтобы не "два в одном". "Запишите мне два прыжка…" — опять бородатые анекдоты лезут.
Ростислава сидит у меня на животе. Хорошо вцепилась — и руками и ногами. Но… высоковато. Как бы она в панике по мне вверх не полезла. Как кошки иногда пытаются взобраться хозяину на голову. Застёжка наших поясов не пустит. Ни сильно вверх, ни сильно вниз.
— Ну, Росток. Поехали-и-и-и…!
Она ещё пытается сообразить: о чём это, а я уже шагаю с доски. Х-ха…! Мгновения падения и "матрас", он же крыло, он же купол — принимает наш вес.
С кем другой — не рискнул бы. А у Ростиславы нет и двух с половиной пудов веса. Лишь бы… не визжала.
Первые мгновения — всё внимание на полёт. Осторожно разворачиваюсь вдоль берега. Ветер потихоньку поднимает крыло. Мировых рекордов выше трёх километров — мне не надо. Сотню метров над склоном — и хватит. Впрочем, каждый наш полёт "здесь и сейчас" — мировой рекорд. Этого мира. И скоростей сильных нам не надо. Потихоньку, полегоньку. 20–30 км/час. У нас прогулка, а не высший пилотаж…
— Живая? Открой глаза. Посмотри вокруг. Мы летим. Ты летаешь. Впервые в жизни. Вровень с птицами, рядом с ангелами.
Глаз не открывает. Только головой трясёт.
— Ты же хотела. Чтобы тебя Огненный Змей покатал по поднебесью. Как "верну любу за Дунаем". Вот тебе поднебесье. А вместо Дуная — Волга. Или ты Огненному Волку не веришь?
Не помогает. Тогда… что-то простенькое, привычное посреди чуждого.
После взлёта я рефлекторно согнул ноги, обычная сидячая посадка пилота на таких аппаратах.
— Сунь руку. Мне между ног. Ну!
Она намертво вцепилась в лямки. А я, честно говоря, не рискую отпустить стропы. Всё также, не открывая глаз, чуть скуля, просовывает руку.
— Чувствуешь? Приласкай. Сильнее. Ты же делала, ты же умеешь. Ну! Приказ! Господина.
Ледяная, мокрая от пота, от страха ладошка. Да ещё и снизу… поддувает. Но… дело не в твоём искусстве, девочка, дело во мне, в адреналине, который кипит в моей крови.
— Вставь. Наденься. Глубже. Ну!
Она чуть съезжает мне на бёдра. Вскрикивает. Распахивает глаза. Эдакая примитивная механическая связка: здесь вдвинулось — там открылось.
— Больно? Будто заново невинности лишаешься? Да, это правда. Тебя никогда не… не трахали в небесах. Это — первый раз. Ты первая и единственная девушка в мире. Которую сношают в царствии небесном. Глубже. На пороге чертогов ангельских я хочу почувствовать твою матку. Глубже.
Она морщится, кривится, но съезжает. Да уж. Точно — будто девочка.
— Оглянись, Росток. Мы в царствие небесном. Звёзды рядом. Ещё чуток — и престол господен быть должен. И мы с тобой. Как всегда. Ты в воле моей, я в теле твоём. И сердце твоё бьётся у груди моей, и дыхание твоё у уст моих. И ангелы божьи дивуются на смелость нашу. И радуются. Оглянись, может и архангела какого увидишь. Подглядывают, бесстыдники.
Она неуверенно отрывает от меня взгляд, начинает поворачивать голову, замечать окрестности.
Я-таки скажу: волжская ночь — очень даже не хуже украинской! Тополей пирамидальных нет. Но есть ивы и осины с серебром листьев, есть берёзы с призрачной белизной стволов, есть игольчатые силуэты елей с их тёмной, даже в ночи, зеленью. Такой… неги — нет. Духоты, от которой даже шевелиться не хочется — увы… Тем более — шевелиться хочется. Очень. В такой гамме… разнородных локальных ощущений. Но — нельзя. Раскачаю конструкцию — будем как взбесившийся маятник. Ох, с такой девушкой… Хоть тихие полтавские ночи, хоть ямало-ненецкие белые…
Она не смотрит на меня — вывернула голову в сторону, любуется пейзажем. И потихоньку, медленно, вцепившись в лямки у меня на груди, начинает подниматься. Прохладный воздух Заволжья, напоенный ароматом лугов, лесов, запахом реки, обдувает и холодит снизу. Особенно — уже влажное. В самой верхней точке, держась за самый краешек, где я уже не могу, не рискую последовать за ней, оборачивается ко мне, и, глядя чуть сверху, расширенными зрачками, шепчет мне в лицо:
— Ангелы и архангелы… серафимы и херувимы, все силы небесные… радуются и ликуют… на нас глядючи…
И медленно, с тем же остановившимся взором продолжающих расширяться зрачков, опускается. На меня, ко мне, принимая в себя… Чуть морщится в конце, закрывает глаза, чуть слышно констатирует: