Ростишка чуть всхлипнула, завозилась.
— Я надеюсь, что у тебя впереди долгая и счастливая жизнь. У тебя будут новые города, места, люди. Вокруг будет много интересных мужчин. Красивых, славных, могучих. Возможно, среди них будут и лучше меня. Не тряси головой — люди разные. Бывают очень… выдающиеся. Какие-нибудь… красавцы. Которые заворожат, очаруют тебя. Но никто никогда не сможет повторить вот это. То, что у нас с тобой было. Никто, никогда не будет любить тебя в царстве небесном, посреди сонмов ангелов и архангелов. Как бы хорош не был твой избранник, но проснувшись утром, разглядывая столь понравившееся тебе вчера лицо или тело, ты скажешь себе: хорош, но в небеса…
Она пыталась возражать, я чуть прижал её. К чему мне её клятвы?! И закончил тихонько в поднятое мне навстречу лицо:
— Здесь тебе смерть. Я хочу, чтобы ты жила. Поэтому отправляю. Далеко. Мы можем более не увидеться. Никогда. Но что было — уже никто отнять не сможет. Никто и никогда. Наше — всегда с нами.
И мы снова целовались. Осторожно, ласково. С привкусом горечи. С неизбежным прощаньем впереди.
Потом пришла лодка, мы вернулись в город. Утром в городе распространилась очередная волна слухов о летающих во тьме ночной… ангелах, бесах, чудовищах… Великом страшном и ужасном Гудвине, которого Ванькой звать…
Глава 518
Вечером меня поймала Софья, ухватила за грудки и принялась рычать в лицо:
— Ты…! Бесово отродье! Ты что сделал! Вы ж убиться могли! Она ж разума лишиться могла! Руки-ноги переломать! Хромой, косой, горбатой стать…!
Странно: она же знает, что я приучал Ростишку к высоте, к воде, к темноте и скорости. Хотя, конечно, убиться… могли.
— Софья, уймись. Да был… риск. Я рискнул и победил. И дальше тако же будет.
Она молчала, трясла меня за отвороты кафтана. Глаза вдруг наполнились слезами. Тут уж я заволновался.
— Софья, тётушка… ты чего? Ты так перепугалась? Извини Ваньку-дурня. Но это было нужно.
— Испугалась… Да, испугалась… Почему?! Почему ты не пришёл?! Почему тебя не было, когда я была такой же?! Почему?! Тогда, двадцать лет назад… Почему был Андрей, Долгорукий, братья… эти все… Тебя… почему?! Ведь я была молодая, сильная, смелая… Я была лучше её! А досталось всё — ей! Мне! Мне это было бы… пришлось бы впору, сделало бы жизнь… А не… обман, неволя…
Она рыдала и трясла меня за одежду. На шум всунулась охрана — я отмахнулся, отправил их. Осторожно отвёл её к лавке, усадил, принёс воды. У неё стучали зубы по краю кружки, тряслись руки.
— Я… я — дура. Да?
— Немножко. Вспомни себя тогда, в Кучково. Ты была молода, весела, уверенна в себе. Мир был твоим. Любимая дочка, старшая наследница… Потом вдруг казнь отца. Свадьба "на плахе", старый некрасивый суровый муж, законное изнасилование в брачную ночь, в последующие, тайное, "стыдное" изнасилование братьями, новый дом, новое положение, первые роды, враждебность двора… Вспомни себя "до". Ту счастливую девочку-гордячку на отцовом дворе. Если бы я тогда появился — ты бы не поняла. Ты бы не оценила. Для оценок нужно сравнивать. А тебе тогда в Кучково сравнить можно было только… С опытом провинциальной благополучной боярышни. Ни с чем.
— А она? А ей почему?!
— Вы выдали её в семь лет замуж. За урода, за тридевять земель. На муку. Ей есть с чем сравнить. Отличить горькое от сладкого. Она может понять и оценить. Как и ты. Но ты на 20 лет старше. А у неё ещё всё впереди. Помоги ей. Поддержи. Ей ещё придётся нахлебаться. "Горяченького до слёз". Ты нужна ей. Твой опыт, ум, знание жизни. Попробуй быть… для неё. И она отблагодарит стократно. Она такая. Но прежде всего — для неё. Не для себя.
Я утирал её слёзы, поглаживал по спине. Уговаривал и заговаривал. На любовь к собственной дочери. Не к части самой себя, своему продолжению, а к отдельной личности, к самостоятельному человеку. Маленькому кусочку красного мяса, когда-то вывалившегося из себя самой, и вдруг, незаметно, за эти годы выросшей в отдельную, юную, но вполне самостоятельно думающую, чувствующую, действующую женщину. По сути, по большому счёту — равную.
— Не гневи бога, Софья. Что было — не исправить, что будет — не предвидеть. Но сегодняшнему… Ты не рада мне? Вот тому, что мы с тобой прошли вместе? Чему ты научилась, что ты сделала, что ты пережила и ощутила? С кое-какой, скромненькой, конечно, моей помощью. Ведь этого могла бы и не быть. Ведь сидела бы там, в келье, молилась бы. Изо дня в день, из года в год. До самой своей скорой смерти. Разве так было бы лучше?