Скрип двери, шелест подола:
— Госпожа? Вы не спите? Тот гонец… он привёз и второе письмо. Лично в руки вашей милости.
Письмо?! Какое письмо?! Зачем письмо?! О Боже… Я же — герцогиня, мне — пишут.
— Зови. Нет! Я в таком… Принеси пакет.
Взгляд на внешний конверт. Печати целы. Внутри — второй конверт. Тоже — целые печати и коротко "лично в руки". Служанка уносит порванные конверты. Читать — сама. Значит — и держать сама. Замотанные полотном, опухшие после связывания, запястья с мазями. Битые ополлокти…Как же он меня… в коленно-локтевой…Каждый "бросок мастодонта" — синяк на локтях. Расплывающиеся от слёз буквы, бессмысленные слова, не складывающиеся в фразы, ускользающий смысл…
Вдруг острое осознание:
— Это — война.
Три соседа-магната, давно уже люто завидующие успехам Генриха Льва в деле покорения полабских славян, надумалинесколько проучить "превысившего границы допустимого" герцога — нельзя становиться таким богатым. "Иисус велел делиться". Высокородные владетели решили немножко пощипать жирненького соседа. Дождались отъезда герцога и множества его вассалов и союзников в "Святую Земли", и, пока на хозяйстве баба глупая, самое время порешать вопросы. А там… из паломничеств не все возвращаются. Ежели бог даст, то и возражать некому будет.
Они нападут этим летом. Цель — любимый Генрихом, богатый Брауншвейг. Информация — достоверная, источник — капризный, но проверенный. Ему пришлось заплатить многим, не только деньгами.
Надо ехать в Брауншвейг. Готовиться к осаде. Собирать войска. Поднимать ополчение. Война начинается задолго до первого боя. И — всегда не вовремя. Для защищающегося.
— Надо ехать. В седле?!.. У-у-у…
Под надкроватный балдахин всовывается встревоженное лицо служанки:
— Госпоже плохо?! Что-нибудь болит?
Дура! У меня болит всё!
— Дай гонцу денег и поблагодари от моего имени. Передай мажордому, что завтра утром мы едем в Брауншвейг.
— Э… Но… Нет! Госпожа, вы не можете ехать в седле! Да и в возке по здешним дорогам… Это вас убьёт!
"Убьёт"… как интересно… и мои муки закончатся… дальше — ангелы небесные…ябуду лежать в гробу… в белых цветах… под крышкой… как ночью… б-р-р.
— Ты слышала как на Руси возят покойников? На конях.
— Верхом?! Скачущие мертвецы?! Господи Иисусе! Силы господни!
— Не ной. Делай. Гонец. Мажордом. Мне что-нибудь… прикрыться. Давай-давай.
Едва сдерживаемое раздражение в голосе. На глупость слуг, на идиотские вопросы придворных о причинах нездоровья.
Мне порвали врата наслаждений. С обеих сторон. Хотите осмотреть разрушения?
Несдерживаемые слёзы. После разговора со слугами. Во время очередной перемены повязок. При неудачной попытке исполнить естественные потребности. До обморока, до потери сознания от болевого шока. Слабость. До непрерывной неуправляемой мелкой дрожи мышц. В руках, в ногах, внутри… Вторая попытка. Успешно. От таких "успехов" я сгрызу камни этих стен…
Мокрые испачканные простыни. От бальзамов, сукровицы, гноя… Горячечный жар пришедшей лихорадки. Отодвигающей, смягчающей боль. Приводящий с собой кошмары.
Вот она идёт. В темноте. Довольно улыбаясь под нос. А вот она уже лежит. На полу. И каменное колено заставляет её раздвинуть бёдра. А вот железные пальцы. У неё внутри. Шевелятся. В ней. Сгибаются, вдавливают…
— Госпожа, вам приснился дурной сон? Вы так кричали…
Как я кричала? Точнее — что? Не спать. Люди в бреду кричат… лишнее. Если служанка услышит — придётся убить. Жаль.
И снова кошмары. С зоологическим оттенком: какое-то много… — рукое? — ногое? — членное? Одновременно гранитно-жёсткое и рыбно-слизкое налезает на неё, обтекает, охватывает со всех сторон, входит. Во все отверстия её тела. Наполняет её своей ядовитой слизью. Раздувается внутри, раздвигая, расталкивая. До предела, до боли. Насмехается над её страхом, презрительно беззвучно хохоча. Она пытается сказать, но её слова не нужны. А открытый в мольбе рот врывается толстое, мокрое шупальце. И она уже не может ни сказать, ни вздохнуть. И все три… когтистых конечности чудовища двигаются друг другу навстречу. А когда они встретятся, то… то вскроют её тело. Её нежное тело раскроется изнутри. Как бутон красной розы на рассвете. А перед глазами качаются ещё два шупальца. С острыми когтями. Прицеливаются, примеряются к зрачкам. А она пытается смотреть на них умильно, пытается сложить губы своего распяленного толстой змеёй, вползающей в неё, лишающей её воздуха, вызывающей рвоту, в приветливую улыбку, старательно, заискивающе приподнимает свой задок. Чтобы чудовищу было удобнее. Пытается сама насадиться поглубже. Чтобы этому исчадию было приятнее…