— Я… я чего-то… не так?
— Всё так, всё хорошо. Чуток подправить и просто великолепно. Ножки… чуть-чуть… ручки переложим малость… головку слегка откинуть… удобно? Дыхание спокойнее. Медленнее. В пяточках тепло? Стало? Молодец. Тепло и тяжело. А ладошки? Тоже согрелись? Тяжёлые? Не шевельнуть? И пошло волной неспешной. Неспешной, я сказал. У тебя уже щёчки разрумянились. Не торопись. Как на острове Буяне, что на море-окияне да сошлися две волны… вот здесь. Вот и хорошо. Ишь как сосочки… будто каменные. И в профиль… рельефнее. Потяжелели? Налились?
— О-ох… Жарко. Давит.
— Не зажимайся. Не держи волну в себе. Отпусти. Во-от. А навстречу ей другая идёт. От пяточек твоих. Пальчики на ножках согрелись? И пошло тепло от щиколоток к коленкам, от коленей по бёдрышкам…
— О-ой… Томно мне. Жарко. Тяжко. Тянет. Бо-оязно. Не могу больше.
— "Больше"? Да ты только начала. Ты и в десятеро вынести можешь. Ласки. Любви. Силы своей не знаешь, не пробовала.
— Я умру.
— Эка новость. Умрут — все. Но с разным удовольствием. Неужто ты своего господина, Ванечку, "Огненного Волка", так не полюбленным и оставишь? Он на твой могилке всплакнёт. Да тут же другими бабами да девкам утешен будет. Ты этого хочешь?
— Нет! Пусть сгорю. В жаре любовном.
"…если огненный змей полюбит девицу, то его зазноба неисцелима вовек. Такой зазнобы ни отчитать, ни отговорить никто не берется…".
— Чего тебе хочется? Чтобы он сделал.
Ну, Ваня, ты и спросил! Так она и скажет.
Скажет. Что-то из крепко вбитого. Вроде: пусть зашлёт сватов к батюшке.
Святорусские аристократки вовсе не всякая там деревенщина-посельщина, не девки-смердячки.
Не-не-не! Хвостов, рогов, крыльев… нет. В нужнике — как у всех. А вот остальное… Всё, что касается общения людей, относится к культурной сфере, регулируется и контролируется социумом. Вот этим — сословно-средневеково-религиозным. Чем выше сословная группа, к которой принадлежит конкретная особь, тем жёстче рамки допустимого, требования обязательной ритуальности. Поскольку ритуалы и являются видимой частью социальности.
Вполне обритуалены и "брачные танцы" хомнутых сапиенсом. Что говорить, как стоять, куда смотреть… Если в крестьянских семьях нет времени на вбивание в "подрастающую поросль" конкретных вычурно-изощрённых притопов-прихлопов, то в аристократии за следованием обычаям следят крепко. Боярышня или боярыня может спроста сказать чего она хочет — яблоко или вишню — только служанке. Может — обращаясь к мужу, отцу. С его прежде испрошенного дозволения:
— Дозволь спросить батюшка?
— Чё те?
— Дозволь по садочку погуляти, яблочков наливных посрывати.
Как собак приучают электрическим током не брать ничего у чужих — я вспоминал. Здесь тока нет, здесь — кулак, палка, нагайка. Понятно, что породистых учат лучше. Беспородные… по-свободнее, так бегают. Их не специально нанятые дрессировщики с воспитателями-наставниками-надсмоторщиками, им родители милые да жизнь мозги рихтует.
По нашей теме чего-то просить… Да хоть обозначить собственные предпочтения! — Допустимы: глубокий вздох, случайный взгляд, мимолётная гримаска… Словами? — Грех. Разврат, непристойность и блудодейство. Наказуемые господом нашим Иисусом Христом на небе, и людьми добрыми русскими на земле.
Первые британские переводы Камасутры, изданные в пуританском обществе, использовали выражения типа: "она указывает взглядом". Хотя, по контексту, глаза дамы давно уже закрыты. Только через полтора столетия "британские академики" позволили себе перевести "ближе к тексту".
Целомудренность русских, даже и матерных, частушек, постоянно отмечается филологами. Да и как конкретно применить в качестве инструкции, например, такое:
Очень эротично. Если вы знаете о чём речь. В смысле — ваша рука уже в гипсе. А как у девушек рёбрышки потрескивают… волнующе!
— Я… я не знаю… пусть он… поцелует…
Всё. Предел. "Её ланиты багровеют и сердце плавится в груди". От смелости и истомы.
Так это уже! Уже "третий карман":
Граница допустимого, пристойного. В её нынешнем понимании.
То, что для крестьянки, выросшей в общей избе, в "гуще народной" во всех её проявлениях — "тонкий намёк на толстые обстоятельства", то для аристократки, отделённой от "подлого сословия" и реальности жизни стенами светлицы да служанками — туманные, томные, неясные звуки.