Но в том, что бывший жених очень помог ей после бегства в Париж, сомнений не было: ДЕНЬГИ ПОЛУЧИЛА ТЧК ТЫ ЗОЛОТО ТЧК – Такса не раз провожал ее на почту на Монпарнас получать денежные переводы.
Теперь, уже глядя на все отсюда, с Хертель-авеню, доктор Чардак знает, что самое важное он понял слишком поздно. Даже в точных науках личность исследователя влияет на данные, а в то время Вилли тем более не был беспристрастным наблюдателем. Его датчики определили, что не стоит рассчитывать на верность Герды в прямом смысле этого слова (что давало ему проблески надежды), но оказались неспособны уловить самое значительное обстоятельство. Невозможно было просчитать ее выбор, подвернись ей выгодное предложение вроде кофейного бизнеса в Южной Америке или случись что‑либо чрезвычайное. Да, вероятно, Герда руководствовалась бы своей выгодой, но она ни за что бы не повернула назад.
Кажется, это было начало 1934‑го, Фридман тогда еще не появился, а Герда, вопреки своим усилиям, снова оказалась в исходной точке. Чтобы продлить разрешение на пребывание, нужно было подтвердить средства к существованию; но на это у нее были квитанции переводов из Штутгарта, и к тому же этих денег хватало и на гостиницу. Однако доктор Шпиц дал ей отставку, и ей пришлось перебиваться со дня на день. Она выходила на рассвете, мерила шагами бульвары с пачкой газет, которые из рук такой привлекательной colporteuse[42] разбирали быстро. Она позволяла себя чашку очень сладкого кофе, расправлялась с заказами на машинопись (их было теперь немного) и шла в парк загорать. Такова Герда: выглядела она великолепно, как беззаботная красавица. И Рут такая же: подрабатывая моделью, а летом еще и гимнасткой – она показывала вольные упражнения завсегдатаям пляжного клуба на набережной Сены, – она и виду не подавала, что денег у нее в обрез. Рут, которая в гимназии изучала мертвые языки, выполняла работу, где слова не были нужны вовсе.
Такса был в курсе, что у девушек не самый простой период в жизни, но все‑таки недоумевал, куда Рут и Герда исчезают, особенно по выходным.
– Где были? Ездили за город с богатым поклонником? – спросил он их однажды на улице, не без тревоги ожидая ответа той, которая без колебаний приняла бы подобное предложение.
– Если бы! Весь день дома просидели: лежа под одеялом, экономишь много калорий.
– И что вы делали? – растерянно спросил он.
Что за вопрос! Болтали, читали, приводили в порядок ногти и брови, замазывали лаком дырочки на чулках, а когда начинало урчать в животе («Кто бы мог подумать, – смеялась Рут, – что Герда способна издавать такие звуки?»), они на два голоса глушили его, и не каким‑нибудь шлягером, а настоящей революционной песней, потому что именно ее требовал пустой желудок…
Зимой 1932‑го они побежали смотреть «Куле Вампе»[43], привлеченные «пустым желудком» в названии и протестами против цензуры, благодаря которым фильм разрешили показать в нескольких кинотеатрах.
Доктор Чардак помнит только начало, и оно, как пощечина его совести, усыпленной временем, возвращает его в Германию на пороге гибели. Поток велосипедистов несется по Берлину, будто на соревнованиях, но на самом деле они состязаются за поденную работу. Юноша, вернувшийся домой с пустыми руками, молча съедает тарелку супа под упреки родителей («Трудолюбивые люди добиваются своего»). Оставшись один, он снимает с руки часы – единственную свою ценную вещь – и выбрасывается в окно. Пронзительный крик – и одним безработным меньше. Гибель их ровесника, уложенная в несколько минут киноленты.
Успех «Куле Вампе» превзошел все ожидания. Больше всего зрителей поразили актеры, которые говорили с грубоватым берлинским акцентом и на актеров вовсе не походили. «Это все правда!» В гостиной Дины Гельбке разгорелся неожиданный спор. Вилли не спрашивал, кто эти хмурые товарищи, было ясно, что они принадлежат к своего рода рабочей аристократии. Дифирамбы хозяйки дома и ее свиты в адрес proletkino[44], придуманного и поставленного их другом Брехтом, вызвали возражения истинных пролетариев.
«И где же был ваш Брехт и его товарищи из съемочной группы, когда мы устраивали забастовки и пикеты? – возмущались они. – Прогуливался с девушкой? Или заучивал стихи Гете?»
Столь бурная реакция озадачила даже друзей братьев Курицкесов. Они выросли на кино, и им бы в голову не пришло даже самый реалистичный фильм принять за отражение реальности. Они заняли сторону тех, кто возражал против того, что фильм должен нести универсальную идею.
На вечере присутствовал мужчина, по слухам, великая – в прошлом – любовь Дины Гельбке. Какая еще женщина развелась бы с таким мужем, как Курицкес, рядом c которым она ни в чем не нуждалась, ради интрижки с богемным неимущим гоем, даже не потрудившись скрыть эту связь от детей. Второй ее брак – с доктором Гельбке – хотя бы обеспечил трем бедным детишкам крышу над головой, как говорила мать Вилли. Сам он пропускал мимо ушей все эти сплетни. Когда в лицее подруги стали расспрашивать его, что он знает о том романе и об обворожительном кавалере, он отре́зал: «Я ничего не знаю». Вилли и вправду знал только, что братья Курицкес упоминали некоего Заса, который стал заходить к ним домой. Друг семьи. Бывший рабочий, а теперь школьный учитель и преподаватель музыки. Ему нравилось быть среди молодежи, и молодежь отвечала ему взаимностью. Вот и все.
43
«Куле Вампе, или Кому принадлежит мир?» (1932) – немецкий фильм режиссера Златана Дудова по сценарию Бертольта Брехта и Эрнста Отвальта, первый прокоммунистический фильм веймарской Германии. Название рабочего поселка Куле Вампе, в котором разворачивается действие фильма, означает «пустой живот». –
44