Георг рассказал о брате, который обосновался в Америке: женился и переехал в дом с видом на Скалистые горы. Именно Зома и послал ему вырезку из газеты, которая с библейской неспешностью, преодолев все мертвые петли итальянской почты, все же дошла до адресата – полнейший сюрприз, просто невероятно!
– Думаю, тебе дадут Нобелевскую!
– Не смеши меня! Инженеру, что копается у себя в домашнем гараже в окружении ребятни, да двум врачам из ветеранского госпиталя? Причем в Буффало, а не в Гарварде. С завода медтехники приезжали к нам на разведку: похлопали по плечу, наобещали с три короба, но ни финансирования, ни запроса на патентную лицензию до сих пор нет.
– Понятно. Но подключить к сердцу маленький моторчик, с которым можно плавать, играть в футбол, бежать за автобусом, – это же революция, черт возьми! Они это поймут.
– Будем надеяться. Когда ты позвонил, я подумал, это из больницы или кто‑нибудь из выписанных пациентов. «Проблемы?» – я теперь твержу это, как телефонистки свое «соединяю». Но все равно я доволен, конечно.
– И есть чем! В конце концов ты окажешься единственным, кто сумел что‑то изменить. Говорю тебе: ты совершил революцию…
На этот раз доктор Чардак мог бы ответить сразу. Напомнить о студентах, которые пытаются перевернуть Америку вверх дном, просто садясь в автобусе на скамьи, запрещенные для чернокожих, а в итоге Вулворт, а затем и другие торговые сети уже открыли свои launch-counters[12] для цветных клиентов на расистском Юге. И сравнить веру этих ребят, твердую и спокойную, наставляемую проповедником, нареченным в честь Мартина Лютера, с той верой, что проявил инженер Грейтбатч, сын английского плотника, ставший инженером-электронщиком благодаря образовательной программе для ветеранов. «Тут ошибка, но само Провидение привело меня к ней, дорогой Чардак. Вот увидите, все получится», – твердил Грейтбатч всякий раз, когда доктор прибегал в гараж с очередной проблемой. Сказать Георгу, что сам он, безбожник, воскресает с каждым электрическим импульсом в сердце больного и что ему, Чардаку, внимает Эскулап – единственное божество, которому он предан.
– Мне достаточно моей работы, – только и ответил он.
Снова этот смех, густой и громкий, понимающая усмешка сообщника, но доктор Чардак улавливает какой‑то надлом в голосе Георга и слушает дальше.
– Я бы тоже хотел полностью посвятить себя исследованиям в медицине – и не скучно, и точно сделаешь что‑нибудь полезное. К сожалению, в моей области вряд ли можно изобрести что‑то чудодейственное. Вот если бы и мы могли после инсульта использовать какое‑нибудь приспособление вроде вашего.
И снова доктор Чардак уловил неприятную ноту, словно Георг запустил в него камешком. Но тут можно отшутиться:
– Мне – сердце, тебе – мозг! Мы с тобой разделили жизненно важные органы, как сверхдержавы делят мир, а теперь еще и космос.
– Главное, чтобы было что разделять, правда? Теперь тебя будут приглашать на все континенты. Уж не забудь, дай знать, если окажешься поблизости.