Переживание mantis, или прорицание, есть, по сути «экстаз» (греч. ekstasis), да такой, что впавший в исступление не в состоянии осмысливать, что он видит или слышит[77]. Павел же, наоборот, показывает, что «говорящий на языках» себя контролирует. Он учит, что двое или трое должны говорить порознь, а затем их слова необходимо переводить. Владеющий языками может молчать (1 Кор. 14:28), так что сохраняется достойный порядок (14:2 7).
Различные античные писатели обращались к теме экстаза и гадания. Их терминология и концепция не нашли отражения ни в одном из текстов Нового Завета, посвященного «говорению на языках». Существует, разумеется, целый ряд определений экстаза. Важнейший пример — слова Плутарха о Дельфийском оракуле (Plutarch, «Moralia», 432, 438, 758). Часто утверждается, как, например, в работе С. М. Робека «Дар языков», что Дельфийский оракул есть «прорицательница… которая, обретя Божественное вдохновение, может экстатически вещать». Это утверждение типично и встречается множество раз. Однако последние исследования и, как следствие, переоценка мнений о феномене Дельфийского оракула привели к выводу, что «нет определенного свидетельства, показывающего, что пифийская жрица когда–либо прорекала свои оракулы в формах, аналогичных глоссолалии» (К. Форбес. «Богодухновенные речи первых христиан и еллинистическая популярная религия», «Новум Тестаменум», 23/3, 1986, 260).
Жрица Дельфийского оракула излагала свои предсказания в устной или письменной форме, в поэтическом или прозаическом виде. Из того, что сами оракулы подчас называли их «темными» (греч. asaphe), вовсе не следует, что их требовалось переводить или что эти предсказания выражались на бессмысленном языке. Это всего лишь означает, что было трудно уяснить, в чем смысл этих понятных слов в приложении к конкретной ситуации (см. там же).
Примеры, которые различные ученые приводят из древнего эллинистического мира в качестве «параллелей», требуют тщательного пересмотра. Они не имеют отношения к «говорению на языках», или глоссолалии, но относятся к своего рода пророчествам и прорицаниям. Совершенно очевиден тот факт, что до сего дня из античного мира до нас не дошло ни одного случая использования языка, который употреблял бы Павел или другие новозаветные писатели для описания феномена «говорения на языках». Несмотря на тот факт, что даже уважаемые новейшие источники, такие, как, например, греко–английский словарь под редакцией И. П. Лоу и Ю. Е. Нида, отождествляют бессмысленную «экстатическую речь» с «частью эллинистических религий», ни один ученый до сих пор не привлек ни одного свидетельства ни об одном случае в практике, который подходил или был бы тождественен современной глоссолалии или новозаветному феномену «говорения на языках». Очевидно, что привлеченным «параллелям» не хватает чего–то существенного, чтобы стать этими параллелями в действительности.
Что бы не означал «дар языков» в 1 Кор. 12—14 — глоссолалию или же владение прежде незнакомыми человеческими языками, он для античного мира уникален. Поэтому его невозможно истолковывать на основе привлеченных «сравнимых феноменов», которых в действительности, как выяснилось, не существует. Павел ничего не говорит нам о греческих мистериальных религиях, в которых темная речь одержимых непонятна даже для них самих. Эти существенные различия нельзя пропустить или позволить им остаться незамеченными. Здоровая научная методология всегда будет чувствительна как к аналогиям, так и к различиям в используемых сравнительных методиках. Если этой здравой методологии не дать достойного развития, то возникнет неприглядная картина. Итак, мы пытались предостеречь читателей осторожнее относиться к высказываниям, претендующим на обнаружение параллелей «говорению на языках» в античных эллинистических или иных религиях.
9. «Говорение на языках» и устроение Церкви
В 1 Кор. 14:6–8 Павел приводит три образа, чтобы охарактеризовать практикуемое в коринфской общине «говорение на языках», и объясняет, какую пользу они должны приносить Церкви. Первое соображение основывается на его собственном опыте общения с коринфскими верующими: «Теперь, если я приду к вам, братия, и стану говорить на языках, то какую принесу вам пользу, когда не изъясняюсь вам или откровением, или познанием, или пророчеством, или учением?» (1 Кор. 14:6). Перечень из четырех пунктов — откровение, пророчество, познание и учение — охватывает фундаментальные пути донесения истины Божьей до коринфян. Грудемом в работе «Дар пророчества в 1 Коринфянам» было сделано предположение, что откровение и пророчество составляют пару, предназначенную для «принятия или владения информацией (откровения очень личны, потому что только Бог их дает, см. 1 Кор. 2:10, Флп. 3:15)» (с. 138). Это весьма важно. Следующая пара терминов — познание и учение — связана «донесением информации (всякое учение высказывается публично или записывается одними людьми для других: 1 Тим. 1:18, 2 Петр. 1:5—21, Откр. 1:3, Мк. 4:2, Рим. 16:17, 2 Ин. 10)» (там же, с. 139). Здесь Павел вновь обращается к теме «говорения на языках», то есть к передаче сути откровения Божьего. Если «говорение языками» не служит распространению информации, то каким же образом этот дар может быть полезен Церкви? Всякий дар свыше должен приносить пользу Церкви, а не служить для удовлетворения амбиций человека, который им владеет.
Суть мысли в следующем: какова от этого польза? Павел настаивает, что «говорение на языках» — на пользу Церкви. Если это просто говорение без достижения желаемого результата в деле устроения Церкви, то в чем же здесь польза? Владеющий языками должен передать «откровение, пророчество, знание и учение», то есть Весть от Бога, которая предназначена для устроения Церкви. Таким образом, язык, которым владеет говорящий, должен быть понятным, если же его понять невозможно, то необходим переводчик, чтобы была достигнута поставленная цель.
Другие два соображения Павла в 1 Кор. 14:7, 8 взяты из области музыкальной, потому что и музыка несет в себе информацию. Музыкальные инструменты — будь то флейта или арфа — издают упорядоченную последовательность отчетливых звуков, т. е. несут четкую мелодию, которая достигает человеческой души. Как пишет Моррис, «бессмысленное нагромождение звуков ничего не означает» (Моррис. «Первое послание Павла к Коринфянам, с. 192). Солдат должен различать, когда труба зовет его к отступлению, а когда, наоборот, в атаку, только в таком случае от трубы есть польза.
Вопрос в следующем: вразумительно или невразумительно? В чем польза феномена «говорения на языках» самом по себе, если речь непонятна для тех, кому она адресована? Своей функции она не выполняет. «Говорение на языках» должно быть доступно для других.
Цель этих примеров ясна. Главное в том, что смысл произносимого должно понимать, исходя из слышимых «звуков». Цель состоит в том, чтобы содержание Вести могло быть воспринято сознанием слушающего, информация должна вести за собой, в результате чего со стороны ведомого будут предприняты соответствующие действия. Но все это, к сожалению, отсутствует у того, кто «говорит на языке» (1 Кор. 14:9). Эта речь (logos) невразумительна (eusemon). В работе Г. Деллинга «Поклонение в Новом Завете» отмечалось, что это «говорение языками» «было не заикание, но движимый духом человек в коринфской церкви говорил на языке, который был непонятен большинству присутствовавших» (с. 33).
Ввиду того факта, что говорящего не понимали другие, желаемые результаты не могли последовать. Поэтому всякий, кто «говорит на языке», «говорит на ветер» (1 Кор. 14:9). Последнее выражение — поговорка, и здесь она означает, что если не делается перевод, речь не приносит пользы слушателям. «Другой не назидается» (1 Кор. 14:17), несколько ниже замечает Павел. Единственно, кто назидается — это сам говорящий (1 Кор. 14:4), но дар языков давался отнюдь не для этого.
77