Размышления о музыке были прерваны ударом крепкого посоха прямо по башке: дед потребовал внимания и Вася, потирая голову, вынужденно сосредоточился на пурге и на манипуляциях шамана. В основном, на том, как он наливал воду из кувшина в маленькую глиняную посудинку — пить хотелось ужасно.
Перелив воду туда-сюда несколько раз и бросив в нее листики и травки из лежавших перед ним, дед подал стаканчик «внуку».
«Черт его знает, чего он туда намешал, наверное, не стоит пить» — но вопреки своим опасениям, осушил до дна, повинуясь немигающему гипнотическому взгляду калавайи.
— Я вижу в тебе чужой дух! — взревел дед, отчего Вася чуть не выронил емкость. — Но я не знаю, чей это дух. Если ты Тупак Амару, то дойдешь до дома сам. Если же проклятый gachupin[14]…
В голове уже звенело, но Вася все-таки сообразил, что только последнее слово дед произнес на испанском, а до того весь разговор шел на неизвестном студенту доселе языке кечуа.
То ли выпитое, то ли это эпохальное открытие, пронзившее голову, отключило мозг и Вася кулем повалился на землю.
Второе за сутки возвращение из бессознательного оказалось лучше первого хотя бы тем, что вокруг стоял белый день и поляна никуда не делась. Делся дед — Вася торчал посреди неведомой глуши один-одинешенек, с больной головой, завернутый в пончо и без малейшего понятия, что делать дальше. Хотя… первым делом надо как-нибудь обуться и одеться, не скакать же по горам босиком и в одеяле на голое тело.
Проблема решилась сама собой, поскольку рядом обнаружилась куча оставленного дедом барахла. Штаны, рубаха, сандалии — уже хорошо. Фляга, мешочек с листьями, небольшой нож — совсем хорошо, еще бы зажигалку… Вместо зажигалки нашлись кресало и кусок кремня, и тут Вася вздрогнул — а вокруг не древние ли эпохи, уж больно все архаичное? Но вспомнил, что дед говорил про двести лет, сложил два и два, сообразил, что это соответствует его времени (ну, плюс-минус два лаптя) и малость успокоился. То есть где бы он не находился, цивилизация тут есть, чему подтверждением стал кусок газеты на розжиг, извлеченный из того же мешочка, что и огниво. С датой — сентябрь 1965 года. Хоть газетка и была потерта на сгибах, но пожелтеть не успела и на шестьдесят лет не выглядела никак.
Волосы у Васи встали дыбом.
Глава 4
Кто я? Где мои вещи?
Да нет, не может быть…
Лезет в голову всякая чушь. Ну знахарь, ну индеец, ну газета… Мало ли, завалялась стопка старых газет…
Примерно так Вася убеждал себя, что все в порядке, что нужно взять себя в руки и хотя бы одеться. Отложив мешочек с огнивом и газетой в сторону, он вылез из пончо, поежился и взял из кучи вещей штаны.
И только занес ногу над штаниной, как снова замер. Нога! Нога совсем чужая!!!
Он судорожно сел, вытянул вперед обе ступни — чужие!!! Форма ногтей, цвет кожи, круглый шрам под коленкой — все чужое!
Покрутил перед носом ладонями с растопыренными пальцами — чужие!
Заполошно проверил, на месте ли член. Выдохнул. Посмотрел еще раз на черные волосы в паху. Черные!!!
Так. Спокойно.
Могли они почернеть в подземелье? Конечно, могли! Там черт-те что могло почернеть!
Но вот форма ногтей и пальцев там вряд ли могла поменяться… Обалдевший от таких новостей Вася заторможенно поднял руку и для гарантии выдернул волосок с головы. Так и знал — черный, а не блондинистый. Ну, положим, седые волосы могут попадаться среди основной масти, но вот чтобы черные среди светло-русых…
Вместе с датой на газете это создавало очень нехороший фон и предстояло срочно разбираться, что вообще происходит. Вася на всякий случай ущипнул себя за бок — больно. Хотя бог его знает, и пыль эта дурацкая в подземелье, от которой кружилась голова, и травы «деда»…
Галлюцинация!!! Наверняка!
Вася надавил пальцем на глаз и посмотрел на мешочек. Мешочек раздвоился.
«Раздваивается. Это не галлюцинация. Или это, как ее, сложная наведенная галлюцинация? Или вообще наркотический сон?»
И что теперь делать? Мозг удивительно рационально выдал — ждать. Если это результат внешних действий, то, изнутри он его прервать не сможет, сколько волос не дери и себя не щипай.
Ждать… Легко сказать, но в сложной наведенной галлюцинации чужое тело хотело не ждать, а жрать.
14