Часовой похихикал — Васкес еще говорил что поначалу, пока не привыкли, сирену врубали даже офицеры. Эх, вот бы сюда такую штуку… сейчас сидел бы с ребятами в чичерии[29], потягивал маисовое пиво… А так стой, как дурак, карауль никому не нужное…
Из-за угла послышалась песня, причем пел ее сильно нетрезвый человек. Часовой обрадовался — хоть какое-то развлечение! Даже если всего лишь перекинуться словом! Нет, еще лучше поглумиться над пьяницей, пользуясь своей властью! А уж если получится заорать «Стой, кто идет!», пальнуть в воздух да уложить забулдыгу носом в землю, так и вообще хорошо, за такое могут и наградить.
Но мечтам о лишнем дне к отпуску или об увольнительной не суждено было стать реальностью, в переулок вышел пусть мелкий, но свой брат-солдат. Он горланил «Уймись, мамаша», и сжимал в одной руке бутылку, а другой нетвердо опирался на стену. Ну хоть поговорить…
Солдатик прошел полпути до ворот склада, когда заметил часового и радостно воскликнул:
— Брат! Выпей со мной! У меня сын родился!
Часовой быстро оглядел переулок, не прячется ли случайно за пришельцем кто из соглядатаев сержанта — от него можно ожидать всякой пакости, дай только лишить честного человека заслуженного отдыха и припахать на чертовы работы в казарме или на кухне.
Пьяный тем временем доковылял, вцепился в ворота и звякнул по железу бутылкой:
— Брат! Выходи, выпьем!
При виде полной на три четверти емкости долг проиграл окончательно и бесповоротно. Прислонив винтовку к стене, рядовой Торрелио открутил проволоку, открыл створку и вышел наружу. Молодой отец всучил ему бутылку, но не удержался на ногах и повис у часового на шее. Придерживая пьяного за плечи, страж сделал несколько гулких глотков и чуть не подавился — жидкость была адски крепкая, но со странным привкусом… Он откашлялся, глотнул еще раз, успел удивиться тому, что нежданный гость почти не пах алкоголем, и отключился.
Роли поменялись — бывший пьяный ловко подхватил бутылку и успел удержать падающего часового за ремень. Затащив тело за ворота и усадив на скамеечку у стены, где тому и полагалось быть, он вышел обратно и громко свистнул три раза. Вдали повторили сигнал и минуты через две, урча мотором, подкатил старенький пикап.
Пумасинку распахнул ворота, выскочившие из машины Римак и Катари попросту сняли с петель дверь в склад и принялись таскать ящики и тюки по указанию касика. И все бы хорошо, но когда до конца погрузки оставалось всего ничего, в переулке появился сержант. Заметивший его Пумасинку коротко свистнул, касик бросил очередной тюк в кузов, глянул на улицу и скомандовал:
— По запасному плану.
Одетый в форму Мамани Пумасинку привалился к водительской дверце фургончика, воткнул в рот сигарету и принялся крутить колесико зажигалки, дававшей вместо огня обильные снопы искр. На противоположное от ворот крыло пикапа легли две заряженные винтовки, трое «грузчиков» продолжали свое дело, как ни в чем ни бывало.
— Что здесь происходит? Где Торрелио? — рявкнул разъяренный проверяющий.
— Осмелюсь доложить, — вытянулся в струнку и спрятал за спину так и не раскуренную сигарету Пумасинку, — он пьяный, сеньор сержант!
Грузчики замерли, ожидая дальнейших команд.
— Пьяный? Вот сукин сын! — сержант подскочил к усаженному на скамейку часовому и тряхнул его за грудки.
Часовой повис безвольным кулем, винтовка мушкой прочертила дугу по стене и грохнулась на землю.
— Дерьмо! — бросил тело обратно на скамейку сержант. — А ты кто такой, твою мать?!
— Осмелюсь доложить, сеньор сержант, по приказу сеньора полковника! — Пумасинку расстегнул карман и вытащил оттуда сложенную вчетверо бумагу.
— А это кто? — уже менее раздраженно спросил проверяющий.
— Грузчики, их направил сеньор полковник!
— Угу, — сержант развернул бумагу и уставился на написанное.
Тюк!
Коротким ударом по затылку Катари отправил второго воина в нокаут.
— Влейте ему пойла в рот! — распорядился касик. — Все, последний куль и валим отсюда!
В машине их колотило от напряжения до выезда из городка, а потом, на горной дороге, разобрал хохот — стресс нашел выход и они ржали, вспоминая, как «напился» дедовой настойки часовой, как удивился сержант и как он еще больше удивится, когда придет в себя утром, в обнимку с разгильдяем Торрелио, запертый в почти пустом складе.