Итак, юный Герман Геринг точно знал, что его мать изменяет отцу с крестным.
Профессор Ганс Тирринг, которому вместе с его братом фон Эпенштейн также приходился крестным отцом и был близким другом их отца, который отыскал для него маутерндорфский замок и договорился о его продаже, вспоминает:
«Все, кто находился в Маутерндорфе, принимали эту ситуацию, и она, по всей видимости, не беспокоила Германа и остальных детей Геринга-старшего. Как и мы, они испытывали благоговейный страх и трепет перед крестным Эпенштейном. Когда он с нами разговаривал, мы должны были стоять смирно, и нам не было позволено обращаться к нему без разрешения. Но при этом все мы восхищались им, ведь он был таким дерзким и отважным, почти безрассудным, и ненавидели всякого, кто говорил о нем что-нибудь недоброе., Но только Герман по-настоящему подрался и разбил в кровь нос приезжему мальчишке из деревни, который в его присутствии заявил, что крестный получил свой титул от кайзера за деньги, а не за доблестные дела. Как узнал об этом происшествии крестный, я так и не понял, но на следующий день этот мальчик и его родители исчезли из Маутерндорфа, а Герман был специальным образом поощрен, проведя целый день со своим кумиром в горах, охотясь на серн».
Восхищение Германа Геринга его крестным было таким сильным, что он не утратил его, даже когда узнал, что тот был евреем.
Риттер фон Эпенштейн принадлежал к римско-католической церкви и каждое воскресенье участвовал в большом действе в Маутерндорфе или Нойхаузе, когда останавливался в Фельденштейне, отправляясь со всеми своими гостями и крестными детьми в местную церковь, где для них был зарезервирован ряд скамей. Но по рождению он был евреем. Придворный врач Фридриха Вильгельма IV Прусского, он преуспел под королевским покровительством, завязал знакомство с дочерью богатого банкира-коммерсанта, нееврея, и, перед тем как жениться на ней, перешел в католичество. Тем не менее его фамилия попала вместе со всеми остальными в «semi-Gotha», списки титулованных немецких фамилий еврейского, происхождения, и, если бы у власти тогда находился Гитлер со своими национал-социалистами, Эпенштейна, в соответствии с определениями Нюрнбергских законов о гражданстве и расе, безусловно причислили бы к евреям и отнеслись соответственно.
Правду о национальности своего крестного Герман Геринг узнал, когда его отправили в школу-интернат в Ансбахе в 1904 году. Ему исполнилось уже одиннадцать лет, и он был заносчивым, самонадеянным и упрямым мальчишкой, верховодил среди своих братьев и сестер и организовывал их игры. В Ансбахе же он почувствовал себя маленьким лягушонком в огромном пруду, оказавшись среди других учеников, которые были такими же своенравными заводилами, как он, только старше и сильнее. Скоро Герман возненавидел эту школу. Дисциплина была строгой, пища — скудной. Родители записали его на занятия фортепьяно, но на уроках музыки ему приходилось обучаться игре на скрипке — инструменте, к которому он очень скоро почувствовал отвращение, потому что у него никак не получалось извлечь из его струн что-либо, помимо совершенно немузыкальных скрипов и хрипов. Последней каплей оказалось сочинение на тему: «Человек, которым я восхищаюсь больше других». От учеников ожидались патриотические опусы о Вильгельме II, Бисмарке или Фридрихе Великом либо восхваления заслуг и достоинств отцов. Герман же сдал учителю хвалебную песнь риттеру фон Эпенштейну. На следующий день он был вызван для беседы в кабинет директора, где его сухо проинформировали, что ансбахские ученики не должны писать сочинения, прославляющие евреев, а когда он стал горячо возражать, заявляя, что его крестный — католик, ему вручили «semi-Gotha» и велели сто раз написать: «Мне не следует писать сочинения, восхваляющие, евреев» и переписать все фамилии из «semi-Gotha» от А до Е.
Через несколько часов эта история стала известна всей школе, начались смешки, издевки и оскорбления, вылившиеся в драку с тремя обидчиками, окончившуюся торжественным шествием вокруг школы с Германом Герингом в середине, которого тащили за руки и за ноги лицом вниз, с плакатом, надетым на шею, который гласил: «МОЙ КРЕСТНЫЙ — ЕВРЕЙ». Ранним утром следующего дня он вылез из кровати и отправился на станцию, где на последние деньги купил билет обратно в Нойхауз. Напоследок, прежде чем покинуть школу, он разбил свою скрипку и порвал струны на всех остальных инструментах школьного оркестра.