Игорь Смольников.
ГЕРМАН ЛОПАТИН
Посвящаю эту повесть светлой памяти моего учителя Василия Алексеевича Десницкого-Строева, памяти ученого и революционера
Вместо предисловия
Имя Германа Лопатина я знал давно. Однако никаких особенных чувств оно во мне долго не вызывало. Оно было для меня вроде многих имен из учебника истории. Софья Перовская, Желябов, Петр Лавров, Герман Лопатин – этих и других революционеров прошлого я не ощущал как живых людей. Они не волновали воображение.
Но вот однажды, когда я учился на третьем курсе института, о Лопатине стал вспоминать старый профессор. Он руководил семинаром по истории русской литературы и часто рассказывал нам, студентам, о событиях и фактах, связанных не только со стихами и прозой, но и с борьбой народа против царя. Удивительного в этом, впрочем, ничего не было. Русская литература всегда была связана с революционным движением, а наш профессор сам в молодости участвовал в революционных боях.
В тот памятный день он рассказал о том, как молодой, никому еще тогда не известный выпускник Петербургского университета отправился в Сибирь освобождать Чернышевского.
Чернышевский в то время был заключен в каторжную тюрьму. Его охраняли жандармы. За каждым приезжающим в сибирские города следили десятки полицейских и сыщиков. И все же этот человек добрался до Иркутска, узнал, где прячут Чернышевского, стал готовить побег. Только досадная случайность сорвала его отважную попытку.
Этим человеком был Лопатин. Брошенный в иркутский острог, он не сдался. Трижды совершал побег. Один раз в лодке проплыл всю Ангару до Енисея (а тогда это был дикий, безлюдный край). Его арестовывали и возвращали. И все же он вырвался на свободу!
Меня увлекла личность этого человека. Я захотел узнать о нем больше. И по мере того как узнавал новые факты из его жизни, он вырастал перед моими глазами в удивительно яркую фигуру несокрушимого борца за свободу. И как я был рад, когда узнал, что именно этим словом называл его когда-то Тургенев. «Наш несокрушимый юноша», – говорил семидесятилетний писатель о своем молодом друге.
Герман Лопатин занимал особое место в революционном движении 70 – 80-х годов прошлого века. Он был близок почти со всеми русскими революционерами. Помогал им много и горячо. Но ни народники, ни народовольцы (самые смелые в ту пору революционеры) не могли сделать его членом своих партий. Почему? Об этом я расскажу в самой книге. В предисловии для этого слишком мало места.
…Рассказ профессора произвел на меня сильное впечатление. Он явился, пожалуй, первым толчком к работе над этой книгой.
Я стал читать о Лопатине.
Некоторые его товарищи оставили о нем разрозненные заметки в старых газетах и журналах. В одном из архивов мне дали письма Лопатина к его другу, революционеру-народнику Петру Лаврову (именем его названа одна из улиц Ленинграда). В другом архиве я достал огромные тома следственных дел, которые заводили на Лопатина в министерстве юстиции и третьем отделении канцелярии царя.
Все это помогало восстанавливать факты его удивительной биографии и черты его личности.
Что еще можно сказать в предисловии?
Приведу слова Карла Маркса, который дружил с Лопатиным тринадцать лет – с 1870 по 1883 год. «Не многих людей я так люблю и так уважаю, как его», – сказал о нем Маркс.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Хэмпстед-хис
1870 год
До парохода еще целый час. Герман забросил мешок за спину и побрел вдоль берега.
Волны с шипением наползали на плотный песок.
По такому песку можно шагать часами, не уставая, не замечая пройденного пути. Песок будет стелиться ровно и однообразно, не меняясь, будто и не оставляешь за собой отмеренных шагами верст.
Море и небо – как под Петербургом. Только там камней больше, а людей – меньше.
Там, под Петербургом, на Финском заливе можно было громко спорить, не опасаясь, что тебя подслушают, высмотрят.
О чем только не спорили его друзья, петербургские студенты!
Особенно о России.
Что ожидает ее в будущем? Как скажется в жизни народа отмена крепостничества? Сохранят ли помещики свою власть, или заберет ее буржуазия? По какой дороге пойдет страна?
«Надо убить царя! – требовали некоторые. – Пока в стране на престоле царь, никакие реформы невозможны».
Герман не соглашался. Бессмысленно убивать царя, если нет пока сильной партии революционеров. Ни к чему хорошему это не приведет.