– Какой комитет?
– Который создал Нечаев.
– Кроме отвратительных прецедентов, Нечаев ничего не создал.
– Нечаев – один из организаторов комитета, который возглавляет революционную работу во всей России!
– Михаил Александрович, вас ввели в заблуждение. Такого комитета нет в природе.
– Есть.
– Но доказательства!
– Мне говорил об этом Нечаев.
– Нечаев лгун и авантюрист. В России нет никакого комитета.
– Не может быть, – заволновался Бакунин, – не может быть. А его героический побег? Совершил же он побег из Петропавловской крепости?
– Нечаев нигде никогда не сидел и ниоткуда пока не бегал. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.
– Кому же верить!
– Я знаю Нечаева с первых его шагов в студенческом движении. Знаю, откуда он пришел и как заставлял людей помогать в своих делах.
– Вы знаете. Но я-то не знаю! – Бакунин с силой взял Германа за плечи. – Я ведь не знаю! Откуда я могу знать, что Нечаев лгун и авантюрист! Кто это подтвердит? Не он же, в конце концов, сам?
– А почему бы и нет? – весело возразил Герман. – Я думаю, он не откажется.
Нечаев с тревогой взглянул на гостей.
К нему мог прийти Бакунин. Один. Мог прийти и Герман. Но – тоже один. В их совместном приходе таилась опасность.
Герман знал о Нечаеве все. В последнем разговоре между ними он предупредил, что примет крайние меры, если Нечаев вновь появится в студенческих кружках Москвы или Петербурга.
Бакунин знал о Нечаеве только то, что тот говорил ему сам.
Выражение тревоги и удивления появилось в лице Нечаева на миг и тотчас пропало. Он всегда отлично владел собой. Нервы у него были железные.
Он жестом пригласил Бакунина и Лопатина занять кушетку (единственная, кроме стола и стула, мебель в его комнате), отошел к окну, скрестил руки на груди и невозмутимо уставился на вошедших.
У него было худое лицо, светлые волосы и тонкие губы. Герману он всегда напоминал остроклювую птицу.
Молчание длилось с минуту.
Первым не выдержал Бакунин:
– Мы пришли к вам, Сергей, чтобы вы подтвердили правду своих слов.
– Я готов всегда, – усмехнулся Нечаев. – Только я не хочу это делать в присутствии господина Лопатина.
– Почему?
– Мы не любим друг друга.
– Это не имеет сейчас никакого значения, – подал голос Герман. – Рассказать о своем побеге ты сможешь и не выражая своих чувств ко мне.
– Ах, вот в чем дело! – Нечаев сунул руки в карманы брюк. – Господин Лопатин не верит? Это его личное дело! У него на это имеются свои причины. Он меня, видите ли, подозревает! Но от вас, Михаил Александрович, я этого не ожидал. Вы меня знаете не первый день.
– Вот поэтому-то я и хочу, чтобы вы подтвердили…
– Вам нужны подробности? – перебил Нечаев. – Хорошо. Я изложу их на бумаге! Сочиню реляцию! Если вы не верите на слово, я напишу сто страниц!
Герман прекрасно видел, что Нечаев хочет улизнуть от прямого ответа. Он остановил его:
– Проще рассказать на словах.
– В самом деле, – поддержал Бакунин, – мы же не бюрократы.
– Только пусть он учтет, – сказал Герман, – что я просидел в Петропавловке общим счетом десять месяцев. Вы тоже хорошо знакомы с ее порядками. А он видел эту тюрьму только издали.
Настала долгая пауза.
На сжатых скулах Нечаева двигались желваки.
Бакунин шумно дышал.
– Я не понимаю, – наконец угрюмо сказал он, – зачем вам понадобилась эта ложь?.. – Он тяжело встал, опершись руками о колени. – Солгавший единожды… Революционный комитет в России – тоже ваши выдумки?
Нечаев молчал. Он знал, что при Германе лгать Бакунину бесполезно, и понимал, что для него происходило самое страшное: он терял Бакунина, его поддержку.
И Бакунину, видимо, были не легки эти минуты. Рушилась его вера в сильную подпольную организацию, которая должна была поднять восстание в России.
Для Германа эта встреча была тоже по-своему решающей. Он не только разоблачил перед Бакуниным политического авантюриста. Он окончательно понял, что Михаил Бакунин, с его детской доверчивостью к любому встречному человеку, не может быть руководителем революционных эмигрантских сил.
– Вы, русские, часто склонны переоценивать заслуги своих соотечественников, – сказал Маркс, узнав о событиях в Женеве. – Мне, например, кажется очень странным, что такой опытный человек, как Михаил Бакунин, мог попасться на крючок политическому проходимцу. Непостижимая близорукость!
– Я думаю, – ответил Герман, – все дело в том, что Бакунину слишком хочется скорее увидеть свою родину свободной, и он хватается без разбора за всякого, в ком увидит силу, смелость и желание действовать незамедлительно.