Но как быть с переводом? Герман не мог бросить его. Он привязался к своей работе. Ему были дороги встречи с Марксом. И все же он понимал, что освобождение Чернышевского становилось для него сейчас самым главным делом. Чернышевского мог спасти только он. Закончить перевод могли другие.
Он списался со своим петербургским другом Николаем Даниельсоном, и тот согласился продолжить перевод.
Николай был опытным переводчиком. Герман отдавал перевод в верные руки.
В ноябре 1870 года он уехал в Россию.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Чернышевский тут ни при чем
1871 год
Член географического общества Николай Любавин следовал в Сибирь обычным этапным путем: из Москвы до Нижнего Новгорода по проторенной кандалами Владимирке, из Нижнего – до Перми и далее через Екатеринбург и Тюмень до Томска.
Иртыш и Обь закованы льдом: вместо тихоходных «курбатовских барж» (пароходство Игнатова и Курбатова) по широким просторам сибирских рек мчали географа сани. От Томска до Иркутска по всему сибирскому тракту Любавин опережал санные обозы и лишь на короткое время присоединялся к ним.
Делал это по своему усмотрению. Этапную дорогу выбрал сам, и его не сопровождали жандармы. Он не был ни каторжным, ни ссыльным. Ехал по поручению императорского географического общества для сбора научных сведений о Сибири. Так значилось в его бумаге.
Гербовая бумага с круглой печатью и словом «императорское» заставляла станционных смотрителей поспешно добывать географу лошадей. Но он не торопился и на каждой станции велел ставить себе самовар и баловался чаем.
В небольшое сельцо Нижний Ингаш, за Красноярском, прибыл под вечер.
На крыльцо выбежал старичок смотритель, в старом затрапезе и форменной фуражке. Он то и дело поправлял ее за козырек и, казалось, не замечал тридцатиградусного мороза.
Подсеменив к саням, ловко отстегнул войлочную полость и, прикладывая красные пальцы к козырьку, умильно заулыбался:
– Пожалуйте в горницу, батюшка ваше превосходительство, мы вас, слава богу, давно-с дожидаемся.
– Дожидаетесь? – не то удивляясь, не то соглашаясь, прохрипел с мороза приезжий и неуклюже выбрался из саней.
– Ах, нет, не то чтобы дожидались, – затараторил старичок, забегая вперед, открывая перед приезжим дверь и пропуская его в дом, – а напротив того, каждому проезжающему, слава богу, почет и уважение-с. Особливо ежели офицер, или гражданский чиновник, или их благородие дворянин-с по своей надобности…
– Да погоди, не тарахти, – запротестовал приезжий, закутанный в дорожную доху, которая мешала в нем сразу распознать офицера, чиновника или просто дворянина, едущего «по своей надобности».
Усы и борода белы от инея, голова замотана башлыком.
Он размотал башлык, освободился от дохи, снял шапку и дорожную шинель.
Перед смотрителем предстал молодой человек лет двадцати пяти, стройный, широкоплечий, с аккуратной русой бородкой и усами, с большим лбом и ясными глазами, хитровато поблескивавшими за стеклами очков.
– Мороз, – зябко потер он руки.
– А мы вам самоварчик, – засуетился смотритель. – Сливочки потребляете?
– Зачем же сливки? Я и так, по-простому, чай попью. Согреться.
– Это уж, конечно, первое дело. Согреться с дороги – первое дело. Мигом оборудуем, не извольте беспокоиться.
В комнате уже хлопотала и жена смотрителя, расторопная старушенция. В отличие от мужа она не раскрывала рта.
Смотритель же не переставал тараторить и, пока закипал самовар, всячески ублажал гостя, предлагая ему то сесть поближе к печке, то окунуть озябшие ноги в чесанные из овечьей шерсти чоботы, то накрыть колени кошмой.
За какие-нибудь четверть часа он высыпал ворох сведений: что в Нижнем Ингаше смотрит за станцией пятнадцатый год и что теперь не в пример стало лучше – обхождение господ проезжающих намного благороднее; что дочь в летошний год выдал замуж за акцизного из Тайшета и от зятя ему полное уважение, а по праздникам даже и презенты; что раньше на тракту пошаливали, а нынче, бог милует, поспокойней; что полицейский надзиратель – человек достойный во всех отношениях… а вот и он сам, легок на помине, отменный человек, господину чиновнику, слава богу, непременно понравится…
На пороге откашливался седоусый – не то с мороза, не то по возрасту (пока было не разобрать) полицейский.
Оттаял в пятидесятилетнего, увесистого лицом мужчину: