В деревне сейчас и воздух другой. В городе жарко, парит. Перед грозой будто, хотя по небу незаметно, – облака чистые. А воздух все же застоявшийся. Летом в Питере всегда так. Тяжело.
Из дверей дворянского собрания, в нескольких шагах от Лопатина, вышли на тротуар генерал и полковник.
На обоих жандармские мундиры. Оба плотные, довольные, уверенные.
Полковник, выше ростом и покрепче в плечах, что-то рассказывал генералу, почтительно наклоняясь к его уху.
Лицо у полковника красное, сытое – в дворянском собрании, надо полагать, только что плотно пообедал и выпил.
Генерал благосклонно слушал, заложив за спину руки с перчатками.
Лопатин шел сзади, с любопытством рассматривая их. Не потому, что редко встречал жандармов, а потому, что эти двое выделялись особенным спокойствием и полным безразличием к тому, что происходило вокруг. Они шли так, словно тротуар пустовал. Прохожие должны были огибать их. Они чувствовали себя хозяевами, даже больше – владыками.
Лопатин видел затылок генерала, но очень хорошо представлял, как он глядит перед собой холодным, скользящим мимо людей, пустым взглядом. Он наверняка не позволил себе заметить высокого чернобородого человека, который быстрыми шагами шел навстречу.
«Откуда он взялся? – мелькнуло у Лопатина. – Только что его не было впереди на панели».
Сразу почувствовал: между его внезапным появлением и двумя жандармами существует связь.
Это был Кравчинский.
Лопатин очень хорошо знал Сергея и по выражению его приближающегося лица понял: сейчас должно что-то произойти.
Когда между ним и генералом оставалось два-три шага, генерал почувствовал его взгляд. Лопатин догадался об этом по движению генеральского затылка.
Полковник продолжал еще что-то говорить генералу на ухо, но он уже не слушал. Он понял, что главное для него сосредоточилось вдруг в этом смуглом, короткобородом, не желавшем уступать дорогу человеке.
Он, конечно, понял это, но было уже поздно.
Сергей быстрым движением выхватил из-за пазухи кинжал, взял левой рукой генерала за эполет, а правой ударил кинжалом в грудь.
Полковник отпрянул. Сергей положил вторую руку на генеральское плечо, словно удерживая генерала, и толкнул его к полковнику. Полковник обхватил сползающее на землю тело с торчащей в груди рукояткой, а Сергей на миг встретился глазами с Лопатиным, повернулся, легким шагом добежал до пролетки, вскочил в нее, крикнул что-то кучеру, и они поскакали.
В мощной фигуре кучера Лопатин узнал Конашевича.
К вечеру весь город шевелился, как взрыхленный муравейник. По улицам, грозно цокая копытами, разъезжали наряды конных полицейских. Десятки жандармов, срочно переодетых в гражданскую одежду, маячили на углах, неуклюже шныряли среди перепуганных жителей и сами имели перепуганный, дурацкий вид. Профессиональные шпионы ощупывали прохожих колючими глазами. Они, кажется, не теряли надежды найти того, кто так просто, среди бела дня, заколол их главного начальника, шефа страшного корпуса жандармов, генерала Мезенцева.
Лопатин не был согласен с тем, что это лучший способ борьбы, но восхищался бесстрашием Сергея.
Кравчинский и Конашевич в тот же день уехали из города. Лопатин остался. У него были в столице дела, и он считал, что не имеет никакого права покидать город раньше времени только потому, что в нем стало в десять раз опасней. Кроме того, он полагал: властям ничего не известно о его приезде в Россию, и поэтому он может спокойно находиться в Петербурге.
Но вскоре узнал, что это совсем не так.
Он зашел в гостиницу к Ивану Сергеевичу Тургеневу, с которым познакомился несколько лет назад и с которым любил встречаться то в Париже, где постоянно проживал писатель, то в Москве или Петербурге, куда ежегодно на время приезжал Тургенев.
Когда позвонил и переступил порог номера, его поразило лицо Тургенева – удивленное, даже испуганное. И лишь через несколько секунд увидел обычное в первый момент их встреч выражение радости на крупном большеносом лице, в серебряном окладе аккуратной бороды.
Он хотел спросить, что так удивило Тургенева (тот ведь знал о его решении поехать летом в Россию), но Тургенев сам заговорил, пожимая Лопатину руку, запирая на ключ дверь и уводя гостя в другую комнату:
– Вы с ума сошли, Герман! Прийти ко мне среди бела дня!
– Что же тут такого? Я всегда прихожу к вам среди бела дня.
– Но вас разыскивают!
– Меня всегда разыскивают.