Он интересовал Лопатина больше всех.
Повела его к Дегаеву Неонила Салова, недавняя курсистка, отчаянная заговорщица и революционерка.
На условленный, трижды повторенный стук дверь открыл человек лет тридцати, невысокий, тонкий в талии, с настороженными глазами.
Он поздоровался с Саловой и, задерживая внимательный взгляд на Лопатине, тщательно запер дверь на замок и засов.
Лопатин улыбнулся: если ты дома и нагрянет полиция, засовы уже не помогут. Но он привык к тому, что у каждого свои привычки. Один чрезмерно осторожен, другой безрассудно рискует. Наивную предусмотрительность его нового товарища не стоило осуждать.
Глядя на опущенные узкие плечи Дегаева, на его по-юношески тонкую, с ложбинкой шею, прошагал за ним в комнату.
Дегаев и тут аккуратно и плотно прикрыл дверь и тихим голосом, словно боясь, что кто-нибудь подслушает их сквозь толстые стены дома, спросил:
– С кем имею честь?
– Герман Александров Лопатин, – намеренно громко и намеренно величаясь по-старинному, ответил Лопатин, который вдруг почувствовал неприязнь и к тихому голосу, и к официальной форме обращенного к нему вопроса.
– Герман Александрович? – Дегаев порывисто потянулся к Лопатину и пожал ему руку. – Я о вас так много слышал!
– Теперь услышите больше.
Дегаев не уловил шутливой нотки:
– Вы что-нибудь предпринимаете?
– Хочу напиться чаю.
– Вы желаете чаю? – словно чего-то испугавшись, встрепенулся Дегаев. – Сию минуту.
– Лопатин теперь с нами, – сказала Салова. – Исполнительный комитет в Петербурге возглавит он.
Дегаев понимающе кивнул.
Лопатин видел: его новый знакомый принадлежит к той категории людей, у которых руки не приспособлены для ловкой работы. Он смотрел, как неумело и неряшливо возится у самовара Дегаев, и испытывал к нему чувство снисходительного презрения, которое невольно рождалось в нем всякий раз, когда наблюдал медлительных, нерасторопных людей.
– Есть у вас старый сапог?
– Сапог? – заморгал Дегаев.
– Ну да, сапог. Вы разве не знаете, что самовар лучше всего раздувать сапогом?
– Да, да, верно, – засмеялся Дегаев и принес из второй комнаты сапог.
Салова невозмутимо наблюдала за ними.
– Ну вот! – кончил орудовать сапогом Лопатин. – Через полчаса напьемся чаю.
Дегаев:
– Любопытствую спросить. Позволите?
– Разумеется. У нас не должно быть секретов.
– Справедливо. Я потому и интересуюсь. Как мне известно, вы придерживаетесь Марксовой точки зрения на революционную эволюцию. Так?
– Положим, что так.
– Как же вы приняли решение войти в «Народную волю», организацию террористическую? Не означает ли это, что вы переменили свои убеждения?
– Нисколько!
– Тогда как же?
– Очень просто. Россия напугана. Россия спит. Ее следует встряхнуть. Революционным силам требуется толчок. На это способна лишь «Народная воля». У нее авторитет и сила. Из всех стран Европы Россия – самая революционная страна. В ней вспыхнет первая искра, а пожар перекинется на остальные страны. Я не изменяю своим прежним взглядам, но я пришел к вам, потому что сейчас мы должны действовать вместе.
– Отличное решение! О России у вас смелое предположение. Самая революционная страна… Вы полагаете, революция может победить скоро?
– Трудно гадать. Надо работать.
Самовар завел песенку.
Дегаев пошел к буфету за чашками (он занимал небольшую квартирку, и в его жилье, тесно обставленном мебелью, витал дух мещанского уюта – небесполезное качество для конспиратора).
Не успел он поставить чашки на стол, как из прихожей – сильный стук в дверь.
Лопатин посмотрел на Дегаева. Судя по его виду, он тоже был неприятно поражен стуком.
– Вы никого не ждете?
– В том-то и дело, что нет.
– Дворник может знать, что вы дома?
– Вполне вероятно.
– Тогда надо отпирать.
– Но если полиция?
– Разве за вами есть слежка?
– Все бывает.
– Это верно. Но дверь надо все же открыть.
Постучали вторично. С той же настойчивостью.
Дегаев остановился перед входной дверью. Лицо у него было бледным. Вытащил из кармана револьвер и взвел курок. Спрятал револьвер в брючный карман, повернул ключ и отодвинул засов.
За дверью стоял человек в черном.
– Извиняемся, – простуженно загудел он, – так что разрешите, ваше благородие, дымоходец почистить. Третий день не достучусь.
Лопатин улыбнулся.
Из прихожей раздался тонкий, рассерженный голос Дегаева: