По каракозовскому делу он сидел всего два месяца и не успел как следует познакомиться с жандармской манерой вести следствие. Теперь же в полной мере узнавал ее: истомить, измотать осужденного, сломить его волю неизвестностью и ожиданием.
Но если он первый раз по-настоящему знакомился с тюремщиками, то и они впервые узнавали характер заключенного Лопатина.
Он не проговорился ни единым словом. Он и Феликс так ловко выдали «рублевое» общество за невинную организацию просветителей, что жандармам не оставалось ничего другого, как прекратить дело после восьми месяцев судебной волынки. Феликса освободили вчистую. Герман поплатился административной ссылкой – его резкая речь на допросах оскорбила жандармов.
Сослали в Ставрополь.
Там он поступил на службу в канцелярию губернатора и вскоре принял предложение стать чиновником особых поручений: в новой должности кое-что можно было сделать. Он помог устроиться на новом месте эстонцам-переселенцам. Добился справедливого раздела земли в крестьянских общинах, где после отмены крепостного права лучшие поля забирали себе кулаки.
Но все это были полумеры. Чиновник Лопатин не мог ликвидировать бедность и богатство, хищничество и воровство.
Начальство полагало, что ссыльный «исправляется», и не догадывалось, что «преступной» работы он не бросил. Просто стал опытнее в конспиративных делах.
Он собрал вокруг себя ставропольскую молодежь, читал с ней запрещенные книги, спорил о политике, религии, переписывался с Петербургом. Тогда же стал внимательнее читать книги, в которых излагалось учение Маркса.
С «Капиталом» он познакомился еще в Петербурге, но только в ссылке понял, как нужна эта книга русским. Ее надо было срочно перевести на родной язык.
– Почему же срочно? – прищурился Маркс.
– Потому что в ней – теория развития капитализма.
– Не теория, – нахмурился Маркс, – всего лишь очерк его возникновения в Западной Европе.
– Вы думаете, что Россия будет развиваться иным путем? – спросил Герман.
Проблема эта бурно обсуждалась в революционных кружках.
Ждал, что скажет Маркс. Знает ли он русскую жизнь так же, как жизнь европейских стран?
Маркс ответил:
– Я постоянно просматриваю официальные документы русского правительства и прихожу к выводу: если ваша страна и впредь пойдет по тому пути, по которому шла после отмены крепостного права, вы упустите наилучший случай не повторить роковых перипетий стран Западной Европы.
– То есть? – не понял сразу Герман.
– То есть ваша страна за последние годы уже многое сделала для того, чтобы стать в ряд капиталистических наций. Русские крестьяне разоряются, превращаются в пролетариев, капиталистические формы производства растут, строятся железные дороги в промышленные и сырьевые районы. Признаков очень много.
– А как же крестьянская община?
– Если верить сторонникам вашего писателя Герцена, она крепнет, множится и процветает. Если верить его противникам, – разоряется и чахнет.
– А вы как думаете?
– Я склоняюсь к тому, что второе ближе к истине. Капитал в русскую деревню проникает довольно быстро. В этом смысле любопытный материал дает ваш превосходный журнал «Отечественные записки». Надо трезво смотреть на вещи. У вас, кстати, был такой трезвый и самостоятельный исследователь, хотя и он не избежал некоторых ошибок в оценке сельской общины.
– Кто?
– Чернышевский.
Герман внимательно слушал. Маркс говорил точно и по существу. Так же, как русский вопрос, он превосходно знал множество других вопросов, касающихся подчас самых неожиданных сторон жизни человеческого общества. Герман убедился в этом, заговорив о последних работах в естествознании.
Беседовать с ним было поучительно и легко.
Несмотря на свои громадные знания, он не подавлял ими. В нем начисто отсутствовала «профессорская» складка (чего так боялся Герман).
Когда разговор особенно оживлялся, Маркс переставал ходить и останавливался напротив собеседника.
Он курил.
Зажигал большие коричневые сигары и, подходя к столу, стряхивал пепел в железную пепельницу. Над его головой таяли беловатые дымки…
В раскрытое окно задувал легкий ветер. Со двора доносились звонкие крики Тусси:
– Дикки, Блекки, сейчас же на место! Кому я говорю?..
После полудня в кабинет вошла Женни Маркс:
– Пора обедать.
Герман стал прощаться, но в приглашении Марксов остаться и пообедать вместе с ними было столько искренности и радушия, что понял: он им совсем не в тягость. Не стесняясь, можно продлить счастливые часы в их доме и наконец-то как следует пообедать.