Кто знает, что подумают про тебя, если долго будешь стоять вот у этой картины? Чего доброго, заподозрят в сочувствии! Хотя художник и не говорит прямо, что это революционер, да ведь и так видно. Кто же еще перед казнью станет отказываться от исповеди?
А этот, на картине «Не ждали», изможденный пришлец? Какую весть несет он? Радость? Горе? Откуда он? Что возвещает его приход – конец гонениям или новую ссылку?
Тревожно смотреть и в глаза Гаршина. Некоторые не выдерживают его взгляда, поспешно отходят. В глазах – страдание, вопль.
Всего год назад был напечатан рассказ Гаршина «Красный цветок», и для каждого, кто прочитал его, портрет писателя воскрешал в памяти образ несчастного героя.
Да, это была не обыкновенная выставка! Молодежь не зря шумела у репинских полотен!
У картины «Не ждали» Норрис задержался.
Вместе с ним в толпе остановились два жандарма.
– Как ты думаешь, Лютов, – сказал один, – почему его не ждали?
– Почему?.. Причин, полагаю, три.
– Какие?
Тот, кого назвали Лютовым, заложил руки за спину.
– Первая – не известил телеграммой или письмом, отбыв срок. Вторая – самовольно и тайно прервал срок. Третья – вернулся раньше срока. Прощен.
– Так разве бывает? – неожиданно спросил Норрис.
– Бывает, но редко. Собственно, почти не бывает.
Англичанин мог оценить объективность жандарма. Возможно, он так и сделал. Во всяком случае, больше в разговор не вступал.
Офицер же, в свою очередь, кончив объяснение, повернулся к собеседнику, встретился с ним глазами, слегка наклонил голову, как бы говоря: «Я выразил свою точку зрения, прошу считать меня вашим покорным слугой».
Норрис прошел к другой картине.
Ротмистр скользнул глазами по его фигуре, палке с серебряным набалдашником и повернулся в другую сторону.
Через четверть часа, когда Норрис уходил с выставки, из входных дверей навстречу ему прошмыгнул молодой человек в форменной студенческой тужурке. Завидев Норриса, быстро улыбнулся, кивнул белокурой головой и, не задерживаясь, поспешил в зал.
Остановился у «Крестного хода».
– С кем вы сейчас поздоровались?
– Какая картина! – патетично воскликнул молодой человек, глядя на картину и слегка заливаясь краской. – Не вы ли учили меня осторожности, господин Лютов?
– Не валяйте дурака, Белино, – злым полушепотом ротмистр. – Ступайте за мной в вестибюль.
Через минуту в сумрачном вестибюле академии между ротмистром и молодым человеком – быстрый разговор. А еще через минуту массивные двери академии выпустили щупленькую фигурку.
Белокурый собеседник жандарма, видевший Норриса на вечеринке у Савиной, глянул направо в сторону Полицейского моста, затем налево, заметил далеко за сквером, у дворца Меншикова силуэт мужчины с палкой в руке, вздернул воротник тужурки и засеменил вперед.
Норрис дошел до Бармалеевой улицы, поднялся на четвертый этаж одного из домов, позвонил.
– Здравствуйте, Маша, – сказал он тихо, почти робко открывшей ему женщине.
– Вы? – в глазах женщины удивление и тревога.
– Я знаю, Зины сейчас дома нет, – волнуясь и спеша, заговорил Норрис, – она придет через час. Я знаю, Бруно дома. Я вас очень прошу, Маша, пропустите меня к нему.
– Сестра будет недовольна.
– Я вам обещаю, я скоро уйду. Я только посмотрю на него и уйду.
– Зачем вы пришли? Ведь все было решено. Если сестра придет…
– Она не придет.
Норрис порывисто шагнул вперед, в комнату.
На полу, на ковре, сидел мальчик лет восьми, большеголовый, большеглазый, и держал в руках книгу.
Он выпустил книгу, резко вскочил на ноги и бросился навстречу Норрису. Тот подхватил его на руки, а мальчик, прижимаясь к нему, захлебнулся одним словом:
– Папочка… папочка…
Норрис опустил его на пол и, как-то неловко, отворачиваясь в сторону, принялся вытирать платком стекла очков.
Потом сел на ковер, а сын сразу же забрался к нему на колени.
– Как ты вырос, Бруно, – гладил Норрис сына по стриженой голове.
– А мы плыли на пароходе, – заявил Бруно, – целых много дней! Пароход большой, как дом.
– Я знаю, сынок. Ты не боялся?
– Нет. Тетя Маша боялась.
– В Балтийском заливе сильно качало, – сказала женщина.
– Значит, ты теперь настоящий моряк?
– Да, – Бруно сияющими глазами смотрел на отца. – Папа, почему ты так долго не приходил?
– Я был в экспедиции, сынок.