Вспоминались разговоры – в Москве, Петербурге, за границей.
В этих разговорах было все: и признание заслуг Чернышевского, и печаль, и гнев. Не было лишь вот этой простой мысли, которая так естественно вырвалась у Тусси.
Неужели соотечественники не верят, что можно вызволить человека? Неужели спасенья нет?
А Бакунин?
Бежал же Михаил Бакунин из Сибири – один, на свой риск и страх, без настоящих помощников, обманув и жандармов, и чиновников, и генерального русского консула.
Значит, можно? Значит, все зависит от стремления, энергии и сообразительности?
Если бы русские эмигранты в Швейцарии, Франции и Англии хоть часть своего пыла затратили на это дело, Чернышевский был бы давно на свободе! Но эмигрантов засасывала суета, мелкая политическая возня. Возводились баррикады… обид и недоверия друг к другу. Особенно в Женеве. Там «каждый был убежден в разных разностях» и мало кто заботился об общих целях.
Не было среди русских эмигрантов крупной фигуры, которая бы сплотила всех, помогла встать над эгоистичным, мелочным, увлекла бы единой, большой целью.
Герцен умер. Да в последние годы он уже не имел над умами той власти, как в былое время. Лавров, несомненно, был самым глубокомысленным и авторитетным, но ему не хватало практической жилки. Бакунин?..
Друг Герцена и Белинского. Восторженный проповедник всемирной революции. Руководитель дрезденского восстания 1848 года. Закованный в цепи пленник австрийского короля. Узник царя русского, брошенный в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Отчаянно смелый человек, совершивший побег из сибирской ссылки через Дальний Восток.
Бакунин всегда и всюду, куда бы ни забросила его судьба, «спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал, ободрял целый день, целую ночь, целые сутки».
Так говорил о нем Герцен, с которым Герман встретился в Ницце за неделю до его смерти.
Разговор о Бакунине шел тогда неспроста.
Незадолго до бегства из ставропольской ссылки Герман узнал, что в Москве убит его знакомый Иванов.
Иванов был тихий юноша. Он готовил себя в народные заступники, читал наизусть Некрасова и поклонялся памяти декабристов. Когда в Москве появился Сергей Нечаев и стал вербовать людей в Европейский социалистический альянс[8], Иванов, как и многие другие студенты, вступил в него. Нечаев имел бумагу, в которой именовался полномочным представителем главного комитета альянса.
Бумагу выдал Бакунин. На ней красовалась внушительная подпись старейшего русского революционера. Однако Иванов почему-то вскоре засомневался в ее истинности, перестал встречаться с Нечаевым и высказал двум-трем студентам свои подозрения. Нечаев почувствовал, что может лишиться доверия и авторитета, и убрал Иванова с дороги.
Это был страшный и возмутительный поступок. Убийство Иванова бросало тень на все революционное движение в стране.
Как же был связан с Нечаевым Бакунин? Ошибка это, недоразумение или что-нибудь другое?
Перед отъездом в Лондон Герман разыскал Бакунина.
Бакунин протянул ему кувшин:
– Лейте!
Ничего не оставалось, как лить – холодную воду на его широкие плечи и загорелую шею.
Михаил Александрович бил себя ладонями по голому телу, крякал и отфыркивался. Потом влез в рубаху, укрепил на носу очки:
– Не спал ночь. Работал.
В густом голосе – скорее не желание объяснить позднюю процедуру мытья (был первый час пополудни), а намерение сказать о ночном труде. Так, во всяком случае, показалось Герману.
– Ну-с, мой юный соотечественник, вы, стало быть, ступили на оный путь, бунтарский путь? – Бакунин весело и внимательно смотрел на Германа. – А известно ли вам, что революция – это разрушение?
– Сначала разрушение старого, потом возведение нового, – Герман ничуть не выдал удивления: он еще ничего не успел сказать, только поздоровался.
– Рутина! – замахал большими руками Бакунин. – Старая немецкая рутина! Надо разрушать! В этом суть революционных катаклизмов. Разрушение – путь прогресса.
Герман уже слышал об этих взглядах Бакунина, поэтому не опешил:
– По-моему, ломать все без разбора неразумно.
– Вы не на том пути, юноша! – горячо возразил Бакунин. – Так можно превратиться не в революционера, а в филистера. Знаю, откуда этот дух. Вы начитались новейших философов. Маркса!
– Разве это плохо? Вы ведь сами пропагандировали его учение?
– Да. Но теперь мы расходимся с Марксом по ряду вопросов.
– В таком случае, я не понимаю, Михаил Александрович, зачем вы брались недавно за перевод?