Так в неведении поднимались они на Доменный угор и, только подходя к лесу, заметили, как мелькнул и загорелся огонек.
— Вон они… Видали? Вот! Опять! Фонарь зажигает… — горячо зашептал Кузя, от волнения перевирая слова.
— Ну да… — как всегда, с сомнением начал возражать Сеня, но Кузя не дал ему договорить:
— Я тебе говорю, — они! Давай на спор!
— А ты сначала слушай, — спокойно ответил Сеня. — Я не сказал, что не они…, А только не фонарь… Видишь, закуривают.
— И закуривают, и фонарь зажгли, — примирил их Карасев.
Скоро огонек, плавно покачиваясь, начал удаляться. Мальчики выждали с минуту и двинулись вперед. Идти стало интереснее. Огонек впереди волновал, и появилось такое чувство, какое испытывает охотник в лесу.
— Карась, у меня нос онемел. Отморозился, — пожаловался вдруг Кузя.
— Тери снегом! — посоветовал Сеня.
— Н тебе пим. Дыши в него, — предложил Карасев, передавая Васин валенок.
Тот немедленно уткнулся носом в голенище.
Через минуту Карасев повернул голову и спросил сзади идущего Сеню.
— Слышал?
— Ага! Вроде как чего-то фыркнуло.
— Это филин! Я знаю. Тут гнездо, — не поднимая головы, глухо сказал Кузя.
— Ну да! Будет тебе филин лошадиным голосом фыркать, — возразил Сеня.
— А что? По-человечьи даже может! — загорячился Кузя. Даже хохочет, когда смешно.
Они постоянно спорили между собой. По натуре Кузя был живой, доверчивый, с пылкой фантазией, тогда как спокойный, вечно во всем сомневающийся Сеня на веру ничего не принимал, любил точность и требовал доказательств.
— Тише вы! — остановил их Карасев. — Слышите? Лошадь!
Действительно, сзади кто-то ехал. Пришлось сворачивать с дороги в сугроб, но это ребят не беспокоило. Штаны у них туго натянуты на валенки и снег не попадает за голенища.
Матвей обогнал мальчиков, и в темноте они не узнали друг друга.
До опушки дошли молча. Здесь, у развилки дорог, их и на самом деле напугал филин. Он так неожиданно громко и пронзительно крикнул, что ребята присели.
— Ну, а это что? Лошадь? Да? — язвительно спросил Кузя.
— Это филин! — с достоинством ответил Сеня.
— Леший! Летает тут зря, — проворчал Карасев. — Давайте поймаем его как-нибудь?
— А на что?
— Продадим Сереге Камышину. Он, дурак, все покупает.
— Как его поймаешь? Днем он прячется.
Ребята потоптались на месте. Острые глаза Карасева заметили в стороне темные фигуры, очень похожие на людей. Но если это люди, то почему они не двигаются и молчат? Может быть, это деревья, наполовину занесенные снегом и в темноте принявшие такой причудливый вид? Решив, что это так и есть, Карасев ничего не сказал друзьям.
— Ну, пошли! Теперь близко.
Фонарик полицейских давно скрылся за поворотом, но ребята знали, что полиция идет к самой крайней шахте — “Фокеевской”, — и не торопились.
Каждая шахта в официальных бумагах имела свой номер, но в народе они имели еще и название: “Кузнецовская”, “Рыжая”, “Мокрая”, “Фокеевская”. Названия эти даны не случайно.
В “Кузнецовской” шахте из-за плохих креплений когда-то произошел обвал и задавил шахтера, по фамилии Кузнецов. В “Мокрой” шахте затопило нижний горизонт и из-за плохих, маломощных насосов погибло много рабочих. Фокеев подорвался на оставленном динамитном патроне.
Все эти случаи давно позабыты. И разве только глубокие старики, покопавшись в памяти, расскажут, сколько сирот оставил после себя Кузнецов или сколько дней голосили бабы около шахты, пока откачивали воду.
Несчастные случаи в шахтах нередки. Позднее случались и более страшные аварии, но название в память первых жертв прочно держалось.
Третья шахта, “Фокеевская”, по какой-то причине была заброшена раньше других, и все свободное пространство вокруг нее давно заросло лесом. С дороги вышка не видна, и если бы не одна особенность, то шахту вообще трудно найти. Шахта была не очень глубокой, расположена ближе всех к поселку, и сюда приходили жители добывать для своих нужд каменный уголь. Брать уголь для себя запрещается, но никто не обращает никакого внимания на запрет, и вспоминают о нем, только когда попадаются. А попадаются редко. Обычно уголь запасают летом, но бывает, что и зимой спускаются под землю, поднимают уголь на поверхность и увозят на санках. С дороги к вышке бывает протоптана тропинка. Именно на это и рассчитывал Вася, когда сказал приставу, что в шахте прячутся подпольщики.
— Здесь! — сказал Вася, останавливаясь у поворота.
Пристав сразу заметил следы, ведущие в лес. Подняв над головой фонарь, он нагнулся и внимательно осмотрел их. Следы шли в обоих направлениях.
Городовые уже слышали о подпольщиках, о возможном сопротивлении и, вытянув шеи, напряженно наблюдали за начальником.
— Так-с… Действительно, кто-то ходит, — вполголоса сказал пристав, выпрямляясь. — Зажигайте фонари!
От многих фонарей вокруг стало светло. Просека сдвинулась еще больше и казалась совсем узкой.
Вася смотрел на городовых и думал о том, что план, так неожиданно пришедший ему в голову, был до того отчаянный, что он и сам в него плохо верил. Каждую минуту Вася ждал, что пристав спохватится и повернет назад… Но пока все шло удачно.
— Проверить оружие! — распорядился Кутырин. — Нужно быть готовым ко всему.
Мягко защелкали поворачиваемые барабаны револьверов.
— Я лично думаю, что людей там нет. Следы старые, — пробормотал пристав. — Но кто знает…
Сзади послышался приглушенный кашель.
— Ты опять!
— Ваше высокоблагородие! — взмолился Жига. — Сил моих нету. Мороз донимает. Больной совсем. На дежурстве полночи стоял… Отпустите домой
— Я тебе дам домой! Ты у меня узнаешь… Струсил, мерзавец! Чураков, следи за ним. Если вздумает кашлять, бей по загривку! — приказал пристав и повернулся к Васе. — Иди вперед, Зотов!
Вася свернул с дороги и между деревьев направился к вышке. Чувствуя за спиной дюжину вооруженных и напуганных полицейских, он внутренне ликовал. О том, что будет дальше, не хотелось думать. Лишь бы пристав не догадался, не раздумал, не повернул бы назад.