Только сейчас Наталья Захаровна поняла подоплеку этого прихода и сухо перебила учительницу.
— Их не нужно перевоспитывать, Марина Леопольдовна. Они нормальные девочки, немного сбившиеся со своей колеи. Они и сами думают об этом. Скоро все встанет на свое место, я в этом не сомневаюсь. Кстати, и вам неплохо бы подумать над своей методикой...
Наталья Захаровна приложила к глазам пенсне, посмотрела на расписание и, немного помолчав, продолжала:
— Ваши часы как раз бывают перед литературой, и это налагает на вас дополнительную ответственность.
— Ничего не понимаю. Почему методика? Какая ответственность?
— Представьте себе, что после доклада обещан хороший концерт с известными артистами. Не может ли от этого доклад показаться скучным, если его не подготовить как следует, не сделать интересно?
— Школа не театр, Наталья Захаровна, а я не артистка, — обиженно возразила учительница.
— Ну, может быть, пример этот и не очень удачен, но я хотела...
— Странный пример, странная постановка вопроса, — перебила Марина Леопольдовна. — Я пришла к вам за тем, чтобы предупредить, что десятый класс катится по наклонной плоскости, а вы советуете мне подумать над методикой. Странно... Тем более странно, что вы сравниваете меня с артистом! — дрожащим от обиды и возмущения голосом сказала Марина Леопольдовна и встала.
— Не вас я сравниваю, а Константина Семеновича. А класс действительно изменился, и я уверена, что скоро изменится еще больше... — говорила Наталья Захаровна, не подозревая, какой удар она, нанесла учительнице, разрушив последнюю ее надежду получить этот класс под свою опеку.
Встречаясь ежедневно со своим классом, Константин Семенович при каждом удобном случае давал почувствовать выпускницам, что они уже не дети и что им пора задуматься о себе, о своем месте в жизни. На уроках никогда не перебивал отвечающих, не делал никаких замечаний, а если кто-нибудь ошибался, то поправлял не сам, а давал слово другой ученице. Возникал спор, которым он внимательно руководил.
С каждым днем девушки все больше и больше втягивались в самостоятельную работу. Это было трудно, непривычно, но безусловно интересно. Некоторые из девочек столкнулись, как сказала Тамара, «с таинственным явлением». Под впечатлением уроков и бесед Константина Семеновича они перечли знакомые, неоднократно «анатомированные и анализированные» произведения, и вдруг эти привычные, набившие оскомину книги ожили и расцветились яркими незнакомыми красками. Словно это были холодные, бесцветные алмазы, но Константин Семенович навел на них искусной рукой волшебные грани, и скучные алмазы вдруг превратились в сияющие бриллианты.
Три дня тому назад на урок литературы пришла Наталья Захаровна. Жестом она посадила вставших учениц, прошла в конец класса и села на заднюю парту. Приход директора на урок — обычное явление, но все с интересом ждали, как будет вести себя Константин Семенович. За девять лет девушки видели много, как они говорили, «вторжений» в класс. Приходили инспектора гороно и роно, различные комиссии, инструкторы, какие-то заочники, практиканты, устраивались открытые уроки, и редко, очень редко учитель держал себя при посторонних так же, как всегда. Некоторые смущались и вели урок хуже, чем обычно, другие, чтобы создать выгодное о себе мнение, вызывали только отличниц. Напрасно посетители думали, что они присутствуют на обычном, рядовом уроке. Не только учитель, но и ученицы держали себя при чужих иначе. Прекращались посторонние разговоры, всячески подчеркивалась заинтересованность уроком. В классе непроизвольно и бессознательно возникал союз учителя и учениц, и союз этот был направлен против «посетителей».
Наталья Захаровна просидела до звонка, но очень скоро после ее прихода все, кроме Ани Алексеевой, рядом с которой она сидела, забыли о директоре. Ее присутствие нисколько не повлияло на урок, и от этого всем было почему-то очень приятно.
Увлечение литературой довольно быстро сказалось самым неожиданным образом. У девочек не хватало времени для занятий другими предметами. Это начинало серьезно беспокоить всех. Класс с надеждой ждал от своей тройки решительных действий. Должны же они что-нибудь придумать, если Константин Семенович поручил им воспитательскую работу. Но тройка ничем себя не проявляла, хотя все видели, что на каждой перемене комсорг, староста и редактор объединялись и о чем-то совещались. Если Катя умела скрывать секреты и ничем не выдавала себя, то у Тамары, и особенно у Жени, все ни на лице держалось выражение таинственности и озабоченности.
Два дня тому назад текст обещания, наконец, составили, и Тамара принялась за работу. Рисунок рамки она сделала в двух вариантах: один для отца, другой для себя. Наверху восходящее солнце, в лучах которого блестит одно слово — «Коммунизм». Внизу, в левом фигура рабочего с книгой и циркулем подмышкой. Это — для отца. Для себя же она прибавила еще фигуру девочки в форменном платье со школьным портфелем в руках. Правую сторону окаймила дубовыми листьями.
Отец долго разглядывал рисунок.
— Подходяще! — сказал он с довольной улыбкой. Вечером пришли Женя и Катя.
— Ну как, Тамара? — с нетерпением спросила Женя еще в прихожей.
— Готово! Проходите.
Войдя в комнату, девушки сразу увидели лежащее на столе «Обещание» и долго молча рассматривали его.
— Ничего не скажешь — хорошо сделала! — одобрила Катя. — Только нужно школьнице пририсовать комсомольский значок.
— На тебя вдохновение снизошло, — добавила Женя.
— Вот именно! С неба по веревочке спустилось, — проворчала Тамара, стараясь оставаться равнодушной к похвале. — Где же текст? Надо его еще раз посмотреть: войдет ли он в эту рамку…
Женя поспешно вытащила из портфеля папку и достала из нее большой, сложенный вдвое исписанный лист бумаги.
ОБЕЩАНИЕ
«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало Человечество».
В. И. Ленин
«Всем лучшим во мне я обязан книгам...»
М. Горький
В этом году мы кончаем школу. Путь наш, ясен, и счастье обеспечено кровью отцов. Дело за нами!