— Понимать тут особенно нечего, — вяло ответила Лида. — Право на труд... Конституцию мы проходили в седьмом классе, папа.
— Да, но этим правом, Лидуся, нужно уметь еще и пользоваться. Мало того, что мы его отвоевали... Отвлеченно рассуждать о счастье...
— Я понимаю, папа, — недовольно перебила Лида. — Я нисколько не сомневалась, что все общепринятые педагогические определения ты знаешь.
— Тогда... что же ты хочешь? — спросил Сергей Иванович, снова беря дочь за руку, но Лида мягко отняла ее и расправила складки на платье.
— Мне хотелось узнать твое мнение.
— Я и говорю свое мнение.
— Нет... это мнение других.
— Ну, а почему я должен думать иначе, чем другие? Ты затронула совсем не новый вопрос, и делать какие- то открытия...
— Ты же сам сказал, что понятие о счастье — многоемкое понятие. А почему ты выбрал самое простое, обыкновенное...
— Ты не согласна? Возражай. Давай поспорим... Начнем с примера. Возьми себя. Твой труд в данное время — это ученье. У тебя есть возможность спокойно учиться. Разве ты не счастлива?
— Очень счастлива. Спасибо, папа, за разъяснение. Теперь я буду понимать, почему я так счастлива.
Она поднялась и быстро направилась к двери.
— Ты, кажется, обиделась, Лида?
— Нет. Пойду решать задачи... — сказала она и остановилась. Ей показалось, что резкий уход неприятно подействует на отца, и, чтобы загладить свою грубость, она спросила: — Папа, а почему ты не хочешь пригласить Константина Семеновича?
— Но, честное слово, я его не помню. Откуда он меня знает? Может быть, по институту?..
— Если он посылал тебе привет, — значит, вы знакомы. Не выдумал же он. Придет, ты сразу и вспомнишь.
— Неудобно это, Лидуся. Приглашать человека и не знать, кто он такой...
— Он мой классный руководитель.
— Да, но ведь я должен пригласить его как старого знакомого... Подожди-ка...
Сергей Иванович подошел к шкафу, вытащил с нижней полки большую папку и, вернувшись к столу, раскрыл ее. Здесь были различные фотографии.
— Ты смотри, сколько пыли! — проворчал он. — Нужно сказать Паше... Вот... ищи!
Это был групповой снимок. Лида сразу увидела отца, сидевшего в первом ряду, между солидной дамой и каким-то бородатым профессором, но среди стоявших за их спиной студентов не было ни одного, кто походил бы на Константина Семеновича. На втором и третьем снимке его тоже не было, и только на четвертом она нашла своего учителя.
— Вот он!
— Который? Этот? Позволь, позволь... Это «длинноногий Костя». Так вот он где сейчас!
— Какой он тут смешной...
— Да, да... Нескладный, неуклюжий был юноша, но весьма дельный и, я бы даже сказал, умница!.. Видишь, какой в жизни круговорот, Лидуся. Разве мог я думать в то время, что он будет учить и воспитывать мою дочь?.. Любопытно!.. Ну что ж, очень буду рад повидать его.
— Пиши записку.
Сергей Иванович повернул кресло к столу, надел очки, достал лист бумаги, конверт и, подумав, написал приглашение.
— А как это вообще... принято приглашать учителей без дела? — спросил он, передавая дочери конверт.
— А почему не принято?
— Я не знаю, Лидуся. Они народ щепетильный.
— Но ведь он твой ученик...
— В известной степени — да. Подожди, Лидуся... ты сегодня какая-то странная. Что тебя беспокоит?
— Тригонометрия... Пойду решать!
Вернувшись к себе,- Лида снова села за учебники. После разговора с отцом она почувствовала, что грусть ее куда-то исчезла, а на смену пришло другое настроение, упрямое, задорное и чуть злое. В такие минуты хочется что-нибудь сломать, наговорить резких и обидных слов или «выкинуть какой-нибудь номер». Досадно было, что отец не понял ее настроения. Она ждала от него каких-то особенных слов, и ей хотелось поговорить с ним о любви.
Любовь — это самое великое чувство. Любовь — сильнее смерти. Любовь управляет миром. И вдруг... «счастье в труде».
Само собой разумеется, что отец, как и все воспитатели, уклонился от серьезного разговора. Ведь он до сих пор считает ее девочкой.
Лида усмехнулась.
Девочка! В воскресенье ей исполнится восемнадцать лет! За ней уже ухаживают студенты. Молодые люди, с которыми ее знакомили, в первые минуты смущались, краснели и не знали, о чем говорить, а вскоре после знакомства предлагали дружбу. Бесконечные записки, телефонные звонки надоели. Хотя ей и нравилось такое ухаживание, но она всегда и со всеми держалась неприступно, холодно.
Мать Лида потеряла рано. Дальняя родственница отца, занимавшаяся с Лидой музыкой, взяла на себя, по просьбе отца, роль воспитательницы девочки. И хотя жила она у них давно, все же, при всем своем старании, не могла заменить ребенку родную мать.
Тоска, пришедшая сегодня неизвестно откуда, снова подкралась и захватила девушку. В горле образовался ком. Хотелось плакать.
«Что со мной происходит? Что мне нужно? — думала Лида. — Как бы хорошо поговорить с умным, душевным человеком, которому можно доверить и высказать все, что накопилось...»
Провожая глазами шуршащие по асфальту листья, Константин Семенович неторопливо шагал по скверу.
«Октябрь приступил к подготовке. Срывая желтые листья с деревьев, он щедро посыпал ими землю, заботливо укрывая на зиму газон. По ошибке листья падали на асфальт, и ветер гонял их по улице, не зная, как водворить на место», — мысленно сочинял он.
Так могут писать многие из девочек: Аксенова, Смирнова, Иванова, Алексеева.
«Последние дни стоят деревья в роскошном уборе. Один за другим срываются листья и с трепетом падают вниз. Последний раз играет с ними ветер. Он переворачивает их, любуясь яркой расцветкой, затем подхватывает и тащит куда-то по асфальту. Грустно шуршат листья, прощаясь с шалуном-ветром».
Так могут написать Шарина, Ерофеева, Косинская. Ну, а как напишет Кравченко?