В это же время внизу в кабинет директора постучалась Марина Леопольдовна.
— Вы меня звали, Наталья Захаровна? — спросила она, открывая дверь.
— Заходите, пожалуйста, садитесь, — предложила директор.
Она была не одна. Глубоко в кресле, у стола, закинув ногу на ногу, сидела Василиса Антоновна. Она держала на коленях книгу, на которой лежал исписанный лист бумаги.
— Я пригласила вас вот по какому поводу, Марина Леопольдовна, — начала директор, когда учительница села во второе кресло. — Мы решили основательно познакомиться с педагогическими убеждениями Макаренко. Надо, чтобы весь состав учителей нашей школы отчетливо и ясно представлял себе его основные положения. И вот, я хотела просить вас сделать доклад на тему: «Детский коллектив в средней школе, его влияние на отдельную личность и взаимоотношения с учителями».
— Так. Это что, вместо политучебы? — спросила Марина Леопольдовна.
— Не вместо, а вместе с политучебой, — поправила ее Василиса Антоновна.
Марина Леопольдовна покосилась на математичку, но ничего ей не сказала. Обе учительницы работали в одной школе более двадцати лет, но между ними не было ни сердечности, ни дружбы. Обычные служебно-деловые, вежливые отношения.
— Какой срок? — спросила Марина Леопольдовна.
— Доклад намечен в конце января. Так, Василиса Антоновна?
— Да, — подтвердила математичка, взглянув на план.
— А почему, собственно говоря, я должна делать этот доклад? Почему вы не нагружаете молодых учителей?
— Все доклады будут делать учителя, давно работающие в школе, — пояснила директор. — У вас большой опыт, много случаев из личной практики, примеров...
— Ах, вот в чем дело! — успокоилась Марина Леопольдовна и открыла свой портфель. — Надо записать. Значит, как вы сказали?
Наталья Захаровна продиктовала тему и прибавила:
— Если у вас возникнут какие-то вопросы, то обращайтесь к Василисе Антоновне. Она ответственна за семинар... Это еще не все, — сказала директор, видя, что учительница собирается уходить. — Предстоит еще один разговор. Всем нам известно, что в десятом классе между Валентиной Беловой и остальными девочками создались нездоровые отношения...
— Это верно! — подтвердила Марина Леопольдовна.
— Стало известно и то, что вы сочувствуете Беловой и, так сказать, покровительствуете. Это тоже верно?
— Что значит покровительствую? Я могу только сочувствовать! Когда лучшая ученица... гордость нашей школы вдруг ни с того ни с сего получает тройку, а зачем и двойку, я, конечно, сочувствую!
— Это как раз очень хороший наглядный пример для вашего доклада, — спокойно заметила Василиса Антоновна.
— Двойка? — не без ехидства спросила Марина Леопольдовна.
— И двойка и ваше покровительство, — ответила Василиса Антоновна.
— Хорошо. Я воспользуюсь этим примером.
— А если вы не воспользуетесь, Марина Леопольдовна, то воспользуюсь я, — холодно предупредила ее Василиса Антоновна. — Воспользуюсь на первом же педагогическом совете.
Услышав такую угрозу, Марина Леопольдовна встревожилась. Она взглянула на директора, затем на математичку и поняла, что тут единое мнение. По-видимому, этот вопрос обсуждался раньше, до ее прихода.
— Простите... я не понимаю, — спросила Марина Леопольдовна, но уже совершенно другим тоном, — в чем вы меня обвиняете?
— В том, что вы мешаете работать воспитателю десятого класса и делаете грубую педагогическую ошибку, — прямо сказала Василиса Антоновна, поднося к глазам пенсне.
— Так вы мне объясните, — сдержанно попросила Марина Леопольдовна. — Может быть, я действительно перестала понимать самые элементарные вещи?
— Да! Это элементарные вещи. Преподавательский коллектив должен иметь единую линию, и всякий разброд болезненно отражается на нашей работе. Сочувствуя Беловой, вы наносите серьезный вред всему коллективу класса.
— А при чем тут вы, Василиса Антоновна? — перебила Марина Леопольдовна. — Ведь вы, кажется, не воспитатель десятого класса.
— Как и вы, Марина Леопольдовна.
— У меня там больше прав.
— Каких?
— Я слишком давно знаю этих учениц... В блокаду мы с ними на огородах прожили два лета...
Видя, что Марина Леопольдовна упорствует и спор принимает личную окраску, Наталья Захаровна, по привычке, постучала карандашом по чернильнице:
— Никто не отнимает ваших заслуг, Марина Леопольдовна, но все мы люди и можем ошибаться. Сейчас в десятом классе идет общее собрание, и думаю, что Белова чувствует себя неважно. Скажу прямо, что в этом, в известной степени, виноваты и вы, Марина Леопольдовна.
— Я-а?! — с изумлением протянула учительница. — Каким образом?
— Ваше покровительство, сочувствие привело Белову к тому, что она перестала считаться с мнением и желанием коллектива и ведет себя вызывающе.
— Да в чем же дело, наконец? В чем она так провинилась? С учителями Белова ведет себя безукоризненно. Она вежлива, предупредительна, охотно отвечает на вопросы, учится хорошо... Что еще от нее нужно?
— В старой школе... — вскипела Василиса Антоновна, — в старой, царских времен школе больше ничего и не нужно было. Но ведь вы работаете в советской школе, Марина Леопольдовна.
— Успокойтесь, Василиса Антоновна, — остановила ее директор и, повернувшись к Марине Леопольдовне, сказала с горьким упреком: — Зачем вы притворяетесь? Взгляните на наши головы. Все мы поседели здесь... и все мы прекрасно понимаем друг друга.
Марина Леопольдовна посмотрела прямо в глаза Наталье Захаровне и опустила голову. То ли на нее подействовал упрек, то ли учительница поняла, что упорствовать дальше бессмысленно, но она тихо спросила:
— Что вы от меня хотите?
— Мы хотим, чтобы вы поняли свою ошибку и помогали бы Константину Семеновичу, а не мешали. Только и всего. Линия учительского коллектива должна быть всегда и во всем одна. Если вам что-нибудь не нравится или вы не согласны с чем-нибудь, обращайтесь прямо к Константину Семеновичу. Это сейчас тем более удобно, что он выбран секретарем партийной организации школы.
— Хорошо, — сказала Марина Леопольдовна и встала. — Я вам больше не нужна?
— Нет.
Направляясь к раздевалке, Марина Леопольдовна встретила Белову. Девушка поджидала ее. Увидев учительницу, она торопливо направилась ей навстречу: