— Вот, Иван Афанасьевич, мы и на пути в Грецию.
— Какая там Греция. Тут бы, дьявол его возьми, к варягам мюнхенским в лапы не попасть, — в сердцах отвечает командир. — Ни баньки тебе, ни сарая. Плот сделать не из чего.
Берег действительно совершенно пуст. Но что это? У самой реки слышна какая-то возня. Спускаемся вниз и видим: разведчик Степан Щитов съехал на животе на лед и ползет. Нам и в голову не приходило, что сейчас, в первых числах ноября, через довольно широкую реку можно переправиться таким способом.
— Комиссар! Гляди — лед прогибается, трещит, а держит, — толкает меня под локоть Логинов.
— Степа! Назад! Утонешь! — зову смельчака.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — смеется Щитов.
С тревогой наблюдаем за ним. Он ползет медленно, выбрасывая вперед руки, точно плывет. На какое-то непродолжительное время его фигура скрывается из виду. Мы замираем — не провалился ли? Но тут же видим силуэт пляшущего человека на противоположном берегу.
— Вот и выход из западни. Молодец, Степан! — радостно говорит Логинов и сразу же приказывает: — Начать переправу! Ползком, строго по одному.
Вымокли до нитки, но реку по-пластунски форсировали удачно. Лед проломился только под одним бойцом, который поторопился при спуске. Утонуть ему товарищи не дали. Когда перебрались пулеметчики, прикрывавшие переправу, все бросились бегом к лесу. Логинов время от времени подгонял:
— Быстрее! Быстрее!
Углубившись километра на два в лес, развели костер. Кто-то мечтательно вздохнул:
— Эх, чарочку бы!
— Раздеться догола! — весело, по-мальчишески, командует Логинов.
— И плясать кто во что горазд, — добавляю я.
Пока у костра сушится одежда, одни прыгают, другие пляшут «яблочко», третьи быстро ходят вокруг костра. Если бы кто увидел нас в тот момент, наверное, подумал бы: «Сумасшедшие или сектанты какие-то».
За Ловатью, куда мы перебрались, немецких гарнизонов было мало, и наше дальнейшее продвижение проходило сравнительно благополучно: ночевали в деревнях, днем шли по маршруту, высылая вперед двух-трех разведчиков. Во время одного из таких переходов на границе Пеновского района, вблизи деревни Ольховки, мы повстречались с группой вооруженных всадников. От нее отделился боец лет сорока и подскакал к нам. За спиной карабин, вид лихой, глаза озорно смеются:
— Что за странники? Почему вооружены? Куда путь держите?
— А вы кто такие, чтобы спрашивать? — отвечаем вопросом на вопрос.
— Я разведчик Андрей Мигров из партизанской бригады Литвиненко. Слышали про такую?
— И мы партизаны. Идем к линии фронта на соединение с Красной Армией.
— Это зачем же? — удивился наш собеседник. — А кто здесь воевать будет? — И, не дожидаясь нашего ответа, убежденно добавил: — Так не получится. Нашему батьке вас покажем, как он решит, так и поступите. У него права на это есть. Документ самим Ватутиным подписан.
— А это что за начальство? — вступил в разговор Степан Щитов.
— Ватутин — начальник штаба Северо-Западного фронта, а мы, как говорит наш комбриг, его глаза и уши в тылу немцев. Ну, а ты, парень, видно и впрямь в медвежьей берлоге отлеживался, раз о Литвиненко ничего не слышал.
— Положим не отлеживался, а с врагом дрался, — заступился я за Щитова. — Однако коль такой приказ у вашего комбрига имеется, то мы подчинимся ему. Ведите нас к Литвиненко.
— Вот и договорились, — улыбнулся Мигров. — Отдыхайте. День уже на исходе, а завтра я за вами прискачу.
С этими словами он с товарищами уехал, а мы расположились на отдых.
Ночь прошла быстро. И вот мы снова в пути. Наш проводник приводит нас в деревню со странным названием Внучки. У крайнего дома стоит часовой — парень в добротном ватном пиджаке с автоматом на груди. О нашем приходе уже знают. Часовой без слов пропускает нас на деревенскую улицу. Идем строем. Впереди Логинов и я, рядом вчерашний знакомый — Мигров. В центре деревни, у большого красивого дома, Мигров останавливается:
— Здесь штаб бригады. Командира и комиссара прошу следовать за мной.
Логинов, Мигров и я заходим в помещение. Из-за стола навстречу нам поднимаются четыре человека. Логинов докладывает строго по-военному:
— Группа партизан отряда имени Чкалова движется к пункту сбора.
Смуглый, невысокого роста командир смеется, жмет нам руки и представляется:
— Майор Литвиненко. Знакомьтесь. Сидайте, панове, да рассказывайте, только уж не так официально.
Говорит он с небольшим украинским акцентом. От его сердечной простоты и от широкой улыбки на душе становится легче. Мы знакомимся с комиссаром Тереховым, начальником штаба Белашом, со стройным, голубоглазым старшим лейтенантом, заместителем комбрига по разведке Германом.
Я рассказываю коротко историю создания отряда имени Чкалова, о проведенных нами диверсиях. Герман спрашивает об обстановке на пути нашего следования к Ловати, уточняет, где может выйти группа Пенкина. На его вопросы отвечает Логинов. Начальник разведки хочет что-то еще спросить, но Литвиненко ласково перебивает его:
— Хватит, Саша, хлопцев пытать, — и, обращаясь ко мне и Логинову, говорит: — Что ж, воевали вы добре, красноармейскую честь не уронили. Спасибо вам за это. А блажь о переходе линии фронта выбросьте из головы. Вливайтесь в нашу бригаду. Идем мы на запад. Постоянно будем в боях и походах. Как в песне про моряков поется: «Нынче здесь, а завтра там». Тактика наша простая — «подпалыв и тикай». О конкретных задачах узнаете позже. А сейчас идите к бойцам и скажите им о нашем решении.
Выйдя из штаба, я шел и думал: «„Подпалыв и тикай“. Что это? Формулировка примитивной партизанской тактики? Нет! Очевидно, просто-напросто любимое выражение Литвиненко». Позже я узнал, что в действительности задачи у 2-й Особой были шире и значительнее. Бригада пока рейдировала в районах Пено — Молвотицы — Андреаполь.
2-я Особая была детищем начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Ватутина и его ближайшего помощника — начальника разведотдела полковника Деревянко. Впоследствии мне стало известно, что Николай Федорович Ватутин лично подбирал командира бригады и его заместителя по разведке — «главного разведчика», как, смеясь, говорил он. Выбор Ватутин сделал превосходный.
Командир 2-й Особой Леонид Михайлович Литвиненко был кадровым военным, участвовал в гражданской войне. Этого энергичного, смелого человека в бригаде все любили. За глаза Литвиненко иначе, как «наш батя», партизаны не называли.
«Главный разведчик» бригады Александр Викторович Герман родился и вырос в городе на Неве. Ленинградский комсомол послал его в начале тридцатых годов в армию. Окончив танковое училище, Герман служил в Белоруссии, затем учился в специальной школе при военной академии, оттуда попал в разведотдел штаба Северо-Западного фронта.
Бойцы относились к Герману с особым уважением. Он был исключительно обаятельным человеком и, бесспорно, талантливым командиром. «Хлопец рожден управлять боем», — любовно говорил о Германе Литвиненко.
В послевоенные годы мне приходилось слышать от некоторых партизанских командиров, знавших Германа непродолжительное время, такие характеристики Александра Викторовича, как «безумно храбрый», «горячий до безрассудства». Все эти звонкие эпитеты не имели ничего общего с характером нашего «главного разведчика», а впоследствии и командира. Да, Герман был храбр, но его храбрость основывалась на мудрости зрелого воина. Он всегда тщательно и весьма осмотрительно готовился к боевым операциям — будь то налет на охрану небольшого железнодорожного моста или сражение с целой карательной экспедицией. Решительности и хладнокровию Германа в бою могли позавидовать командиры самых высоких рангов.