Выбрать главу

Эмоциональное состояние парламентариев, преследовавших в противостоянии власти свои узкопартийные цели, вполне отвечало массовым настроениям. Казалось, обыватели устали от «долгого мира». В пивных рассуждали о необходимости примерно наказать зарвавшихся французов и заключали пари, какой из сменявших друг друга военно-политических кризисов разразится настоящей войной. Книжные прилавки затопило море дешевой публицистики, призывавшей «священную войну, которая подобно врачу вылечит наши души» (Г. Класс). Празднование столетия Лейпцигской «битвы народов» в октябре 1913 г. превратилось в манифестацию готовности немецкой нации к новым военным подвигам. Предприниматели, выступая с пламенными патриотическими речами, про себя вспоминали огромные барыши, оказавшиеся в их кассах после получения контрибуции с побежденной Франции. Разочарование в дипломатических способах борьбы за «место под солнцем» вновь выдвинуло на первый план военных. Генеральный штаб Германии уже к 1905 г. разработал детальный план молниеносной войны (Blitzkrieg) на Западе, нарушавший нейтралитет Бельгии. Сменявшие друг друга канцлеры не решались поставить под вопрос последствия такого шага – «это было своего рода политической капитуляцией перед военным ведомством» (Г. Крэйг). Оккупация АвстоВенгрией Боснии и Герцеговины осенью 1908 г., а затем быстротечные Балканские войны усиливали иллюзию, что передел европейских границ возможен «малой кровью». Армии ведущих держав континента за сорок лет «долгого мира» выросли более чем в два раза, получили новейшие виды вооружений, включая самолеты и линкоры типа «дредноут».

Германские генералы, следя за программами перевооружения российской и французской армий, настаивали: «сейчас или никогда». Внешнеполитические акции кануна мировой войны были подчинены их интересам. В 1912 г. безрезультатно завершился визит в Берлин военного министра Великобритании, предложившего заморозить гонку военно-морских вооружений. Отправка в Турцию германской военной миссии вызвала нескрываемое раздражение России. После того, как Франция в июле 1913 г. ввела трехлетнюю воинскую обязанность, военная истерия проникла и в ряды оппозиции. Социал-демократы впервые проголосовали за рост армии (Heeresvermehrungsgesetz), довольствовавшись тем, что источником его финансирования будет единый имперский налог на наследованную собственность.

Не было ничего удивительного в том, что стартовый выстрел к началу первой мировой войны прозвучал на Балканах. Национально-освободительное движение в этом регионе в сочетании с панславянскими идеями России воспринимались Вильгельмом как «вызов зарвавшихся славян», пресечь который сможет только кровь. Убийство кронпринца Австро-Венгрии Франца Фердинанда в Сараево 28 июня 1914 г. развязало лихорадочную активность европейской дипломатии, которая должна была обеспечить своим правительствам алиби миролюбия, но не допускала и мысли о предотвращении войны ценой потери национального престижа. «Все считали себя подвергшимися нападению, и все находили это обстоятельство очень удачным» (Г. Манн).

Для Германии речь шла не только о стремлении обогнать конкурентов в гонке вооружений, но и об удержании в орбите своего влияния Австро-Венгрии. Оскорбленная в династических чувствах и оставленная на произвол судьбы, габсбургская монархия вполне могла отказать Германии в остатках былой привязанности. В случае же победы держав «оси Берлин-Вена» можно было рассчитывать на передел огромного геополитического пространства от Балтийского до Черного моря, а также колониальных владений в Северной Африке. 5 июля 1914 г. состоялось заседание государственного совета Германии, участники которого высказались в поддержку еще не объявленного австрийского ультиматума Сербии. На следующий день Бетман-Гольвег заявил послу Австро-Венгрии, что его страна может быть уверена в военной помощи его страны «при организации отпора сербско-русскому заговору».