Стремление верховной власти контролировать все стороны общественной жизни также являлось наследием просвещенного абсолютизма прусского образца, определявшим внутреннюю политику объединенной Германии. С 1883 г. в стране начинает вводиться обязательное социальное страхование, охватывавшее все более широкие круги населения. Школьный учитель, университетский профессор и даже почтальон – все они были чиновниками с пожизненными привилегиями и верностью «службе». На самой вершине иерархии мундиров находилась армейская униформа – мечта и гордость любого бюргера, прошедшего через систему всеобщей воинской повинности. «На сохранившихся фотографиях кайзера и его окружения мы практически не видим гражданских лиц» (Х. Кроков). Германская армия оставалась любимым детищем нации, военная организация – мерилом общественного прогресса.
Еще одним предметом гордости немцев являлась сеть имперских железных дорог (Reichsbahn). Современников покоряло в них буквально все: стальная мощь и пунктуальность техники, олицетворявшей победу над временем и пространством, сияющие мундиры железнодорожных чиновников, наконец, сами здания вокзалов, ставшие архитектурным символом «вильгельминизма». Перегруженные излишними украшениями и в то же время новаторские по своим инженерным решениям, огромные по размерам, они напоминали скорее выброшенные на сушу броненосцы, нежели рыцарские замки. В эпоху «грюндерства» вокзалы сумели пробиться в самый центр германских городов, и соседство с готическими соборами лишь подчеркивало их культовую роль. Казалось, страхи и предрассудки средневековых немцев компенсировались рациональной мощью новой империи. Было что-то символическое в том, что знаменитый собор в Кельне достраивался вместе с расположенным в двух шагах от него помпезным зданием железнодорожного вокзала.
Cтремясь стать символом новой эпохи, Вильгельм II начал свое правление с того, что избавился от живой тени своего деда. В феврале 1890 г. был избран новый парламент, крупнейшей фракцией в котором оказалась социал-демократическая СДПГ. Бисмарку пришлось признать, что его закон против социалистов обернулся для СДПГ бесплатной рекламой. 20 марта того же года он узнал о своей отставке. Новый император хотел не только царствовать, но и править. «Он находился во власти дешевого оптимизма, считая, что можно завоевать рабочее движение Германии несколькими фразами монаршей снисходительности» (М. Фройнд). Рассматривая политику в категориях личной воли и славы, Вильгельм возвращал Германию во времена абсолютизма, степень просвещенности которого зависела от его капризов и настроений.
Ни для кого в окружении императора не являлось секретом то, что угроза социальной революции была только поводом, а не причиной отставки «железного канцлера». Германская социал-демократия могла бы сделать Бисмарка незаменимым и даже возвести его в ранг диктатора, поведи она своих приверженцев на баррикады. Но партия, объявившая себя провозвестником нового мира, неплохо чувствовала себя в политической системе второй империи. Дисциплинированные ряды ее сторонников были готовы идти за ней только до избирательной урны. «Если считать, что классу соответствует специфическое сознание, то социал-демократические рабочие являлись единственным классом немецкого общества» (Г.А. Винклер). Это было верно лишь до рубежа ХХ века. Начатая Эдуардом Бернштейном дискуссия о целях и средствах движения в целом соответствовала выросшему сознанию массовой базы СДПГ, уже не желавшей безропотно проглатывать марксистские постулаты. Вместе с тем выступление «ревизионистов» стало миной замедленного действия, подложенной под организационное единство германской социал-демократии, которое будет окончательно расколото в годы мировой войны. За год до ее начала ортодоксального марксиста Августа Бебеля на посту председателя партии сменил прагматик Фридрих Эберт, которому суждено будет стать президентом первой германской республики.
Если СДПГ, дрейфуя вправо, теряла свой антисистемный характер, то партии немецких либералов, напротив, постепенно избавлялись от гипноза бисмарковской «революции сверху». Их требование конституционной реформы, способной укротить Пруссию и удалить монарха от власти, звучало еще слишком революционно для того, чтобы быть поставленным на голосование в рейхстаге. В результате либералы ограничились менее опасной ролью «совести нации», собрав под свои знамена самых выдающихся интеллектуалов от социолога Макса Вебера до экономиста Вернера Зомбарта. В 1910 г. три либеральных течения объединились в Прогрессивную народную партию. В центре политического спектра Германии накануне мировой войны оказались политики нового поколения вроде Фридриха Наумана и Густава Штреземана, выросшие в лагере либералов, но проявлявшие значительный интерес к социальному вопросу.