Других не знаем, сами, мол – с усами.
А может нам пора, уняв эго–гордыню,
Друг другу руку протянуть, прогнать унынье.
И каждая речушка, ключик или ручеек,
Что есть талантов наших порожденье,
Сольются вместе. В этом будет прок
И качественных смыслов возрожденье.
И вот тогда мы утверждать посмеем,
Что перед предками своими честь имеем.
Наследство – предков дар святой, бесценный,
Который нам дается от рождения по крови,
И промотать его – значит прожить бесцельно,
Вложить сей дар в потомков – в нашей воле.
Обязанность у нас такая, чтоб отцов заветы
Блюсти и бережно нести по жизни эстафету.
Жизнь в одиночестве влачить – участь худая,
Не мудрено и с курса сбиться, и закарулесить,
И, чтобы не постигла нас судьба лихая,
Объединим усилия, пойдем по жизни вместе.
Наследство требуется множить многократно,
А вместе мы мудрее, знать, богаче – это важно!
Немецкие дети войны
Кто-нибудь знает об этой судьбе?
Кто-нибудь знает о них в той войне?
Войне беспощадной, которую власть,
Чтоб насладиться местию всласть
Детям немецких семей объявила.
Живыми в могилу забвенья зарыла
Отцов, матерей у них Кремль забрал,
В шахту отправил, на лесоповал.
Кровь с молоком в материнских грудях
Слились во всепоглощающий страх.
Боженька милый, спаси, сохрани,
Над чадами малыми смерть разгони!
Милости просим, спаси их, Господь!
Нету ответа. Воды набрал в рот.
Милости просим, спаси их, Аллах!
Нету ответа, усилился страх.
Где ж им святую обитель искать,
Как им родимых деток спасать?
Милости просим, хлеба кусочек
Дай им, Господь, ведь они непорочны!
Нету ответа, черств был Господь -
Уши из воска, каменный рот.
Сколько поклонов ему не клади,
Нет состраданья, спасенья не жди...
Кремлевская ж власть, ухмыляяся хищно
Средь немцев новые жертвы все ищет,
Младенцев-сирот с бесовским стараньем
У мамок немецких берет на закланье.
Ребенка слеза для нее, что бальзам,
Зловещий был смысл предан слезам.
Дети войны, немецкие дети,
Те, что живыми остались в вертепе
Власти нещадной, где правили бесы,
Не знают слезы, отучены с детства.
Слезы в их душах правда сменила,
Она для них стала смысла мерилом.
Две войны на двоих
За что воюешь ты, солдат?
Зачем покинул отчий дом
И ниву хлебную, и сад,
Где след оставила любовь?
Щедра судьба на смерть и горе.
Две родины и на двоих
Нам две войны – несчастий вдвое.
Где счастья нет средь лет лихих.
Судьба невидимой рукою
Два сердца наших увлекла,
Спаяла накрепко любовью,
И за собою увлекла.
Куда, зачем, сказать ты можешь?
Я не могу, любви полна!
Зачем же душу мне тревожишь,
Накрывшей нежностью волна?
Погибнешь, вдруг, в бою последнем,
Куда мне деточек девать,
К кому бежать просить прощенья,
И кто теперь я - вражья мать?...
О, Боже, милосердный, правый,
Даруй мне силы выстоять
И победить в борьбе неравной,
И счастье наше выстрадать.
Немецкий колонист
Бежать устал судьбы беглец
От Страсти ненасытной,
Что селится, где нет сердец,
Где лишь оскал зияет хищный.
Бежит давно, душой устал
Сердечный приступ сводит скулы,
Давно он верить перестал
В мираж, в обманчивы посулы.
Ушло, рассеялось былиной
Все то, что было сердцевиной
Его нутра, духовной силы,
Что жизнь двигала лавиной
К победам, подвигам житейским.
Неуж-то жизнь была вся мнимой,
И предан он по-фарисейски
Фортуной глупой, едва зримой?
Что в памяти его осталось
От прежних лет, от прежних дней?
Совсем немножко, просто малость -
Отец согбенный, мать темней
Тяжелой тучи дожделивой
Касаясь лба ладонью нежной
Нутро его духовной силой
Питает, нежностью любовной.
Гуляет ветер в том жилище,
Где жить пришлось в недоуменье.
Пусть власть безумна, воздух чище
Был в тех чертогах без сомненья.
И оторопь он помнит тоже,
Когда подрос и вдруг спросил:
- Родная мама, а за что же
Нас боженька благословил?
Нас наградил страданьем, мукой,
Кусочкем хлеба на троих
За что, скажи? – Не будь докукой,
Ты мал еще читать сей стих.
Когда ты вырастешь большим
И станешь мудрости достойным
Поймешь тогда, что только с Ним
Остаться можно непреклонным.
- А, кто Он есть мне, мать, скажи
И почему нам помогает,
И сколько нужно еще сил,
И мужества - Он знает?
- Он знает все, сынок любимый,
Твои страдания, мечты.
Он наш, Он свой, Он нам родимый
Он сам терпел, терпи и ты.
«Терпение» зовут Его,
Величественно это званье,
Превыше есть оно всего
На нем стоит миросозданье.
Терпи, зажав губу меж зуб,
Терпи, захлебываясь кровью,
И радуйся, когда с кровавых губ
Слетает слово званое Любовью!
Бежать устал, остановился
Беглец, судьбою обделенный,
И замер: «Может сон приснился,
Что был в земле я обедненный
Любовью власти и народа,
Которому служил безмерно.
Труды мои не дали всхода -
Неужто жизнь прожил неверно?
А, что ж мой предок – немец старый
Приехал зря в туземный край?
Плужком он взрезал пласт усталый,
И снял свой первый урожай,
За ним второй, а позже третий.
Трудами жизнь свою он метил,
Года считал по головам
Своих детей и по делам.
А дел сих праведных без меры
На новой родины алтарь
Он клал без корысти, он верил
В волшебный возвращенья дар.