2
— Приступим, наконец, прошу вас, Профессор! — Шеф занял место председателя и сделал оратору короткий приглашающий жест.
В организационном совещании помимо герр Кольбаха, самого Пауля и «соловушки» Зиги фон Клейста участвовал еще один солидный ученый. Судя по записи в деле — профессор Гейттингенского университета Михаэль Меркаев. Хотя профессор и слыл антропологом и специалистом по расовой гигиене с мировым именем, Пауль напрасно старался обнаружить в научном авторитете монголоидного типа хоть какие-то остаточные следы нордических корней! Он наблюдал только смуглую огрубевшую кожу, раскосые карие глаза, узкую ротовую щель, стертые зубы, крупные залысины на лбу. Некогда дорогой костюм герр Меркаева давно приобрел засаленный вид и истрепался. А рубашку стоило отдать в стирку. К тому же по-немецки герр Профессор говорил так же неопрятно — с сильным иностранным акцентом, длинными паузами, вставлял невразумительные ученые словечки, с каждым предложением уклонялся от темы все больше и больше, нагнетая справедливое раздражение Шефа.
Пауль аккуратным школьным почерком принялся записывать в блокнот ключевые тезисы выступления, имена и даты — которые смог разобрать. Но, совсем не для того, чтобы лишний раз блеснуть перед начальством служебным рвением. Просто выступление герр Профессора оказалось таким сугубо научным, а местами просто нудным, что не будь у Пауля железной воли настоящего арийца, он сладко задремал бы уже в первые пять минут! А записи помогал ему сохранить некоторую ясность сознания, пока оратор тыкал пальцем с обкушенным ногтем в большой глобус, стоявший на столе и рассуждал об историческом генезисе панъевропейской идеи.
… Идеи уникальной и совершенно отличной от того, что понимают под термином «Соединенные Штаты Европы» или «Европейской интеграцией» нынешние буржуазные демагоги от демократии и даже приверженцы коммунистического интернационала.
— Всемирный коммунистический интернационал и по сию пору не более чем умозрительная геополитическая абстракция! — торжественно поднял вверх указательный палец профессор. Пауль послушно занес в конспект слово «абстракция», — А панъевропейская идея уже доказала свою практическую состоятельность, когда в Европу победной поступью вступили войска Темучина! Еще тогда, в невообразимо далеком прошлом — в тринадцатом веке… Всего за тридцать с небольшим лет легкая конница великого монгола приобщила к этой идее коварных китайских управителей, суровых русских князей и изощренных в дипломатии арабских эмиров. Мобильные отряды лучников Темучина сокрушили рыцарские панцири тевтонов и разнесла в пух пестрые отряды ландскнехтов.
— Легко! — подчеркнул герр Профессор. Говорил он так быстро и сбивчиво, что Пауль вынужден был оставить идею конспектирования, и теперь только слушал, да с серьезным видом выводил в блокноте слово «Те-му-чи-н» готическим шрифтом. Профессор продолжал:
— Коротко оперенные прочные и смертоносные стрелы, пущенные ханскими передовыми отрядами, сеяли панику перелетая чрез городские стены Генуи и Венеции…
Там, в другой исторической реальности — а исторических реальностей так же бесконечно много как звезд во вселенной — Европа превращалась в Азию неотвратимо и быстро, прирастая огромным пространством, находящимся под единым административным управлением. Мистический порядок. Порядок абсолютной тибетской религии бон водворился на сотни, на тысячи лет в той абсолютной реальности утратившей границы пространства и времени!
Но, увы — в «здесь и сейчас», в этом душном историческом моменте, где по несчастью воплотились души ныне живущих участников совещания и прочего народонаселения — конечно, задолго до их земного рождения, круг сансары утратил идеальный ритм, а всепобедительные отряды Темучина сперва откатились в Азию, а потом и вовсе растаяли в степной пыли и горнем прахе… Лишь единицам из преждерожденных и ныне живущих хватало мужества даже на попытку возродить безграничное царство. Как, например, русскому поданному с арийскими корнями — барону Унгерну фон Штернбернгу.
Потомок крестоносцев, он был рожден на земле Германии — в Гарце. И это весьма символично, потому что Роман Федорович был истовым практиком панъевропейской идеи! — профессор продолжал увлеченно тараторить на своем скверном немецком, и поднял уже не палец, а всю ладонь, будто это лично он, а не герой его рассказа, колошматил с переменным успехом японцев, большевиков, и китайских гаминов, окопавшихся в столице невообразимо далекой Монголии, почти что двадцать лет назад.