Это описание Готхейн взял будто бы из инспекторского доклада одного офицера, занимавшего довольно высокий пост, которого он однако не называет. По-моему, это не больше и не меньше, как гнусная карикатура.
Вполне понятно, что штаб-квартиры при позиционной войне должны были находиться относительно далеко от фронта. Готхейн не указывает, как мы могли бы работать и поддерживать связь, находясь в непосредственной близости к фронту. «Безопасным убежищем» штаб-квартиру дивизии никоим образом назвать было нельзя, неприятельская артиллерия и аэропланы уносили много жертв.
Многие из стратегов тыла, вероятно, не назвали бы такое местопребывание безопасным. Когда начиналось сражение, высшие штабы при позиционной войне старались находиться возможно ближе к району боевых действий.
При маневренной войне и для высших штабов не было речи об удобных помещениях. Высшему командованию приходилось иногда располагаться в разрушенных домах или сараях, а армейскому командованию на соломе или на грузовиках.
Я знаю и испытал это на личном опыте, как на восточном, так и на западном фронте. Офицеров Г.Ш. погибло на войне не мало. В почетном списке Германского Генерального Штаба, изданном последним его начальником фельдмаршалом фон Гинденбургом 27/I 1920 г., мы находим 65 павших на полях сражения, из них 6 генералов, 35 штаб-офицеров, 22 полковника и 2 обер-лейтенанта.
Штаб постоянно заботился о тесной связи с фронтом, начальники штабов главнокомандующих периодически ездили на фронт и посещали не только штабы дивизий, но и Войсковые части, расположенные на передовых позициях. Когда я занимал пост начальника штаба армии, офицеры штаба были распределены по участкам фронта, причем к этому привлекались не только офицеры Г.Ш., а также адъютанты, ординарцы и офицеры разведывательной службы. Каждому поручался определенный участок передовых позиций, который он должен был еженедельно посещать и о котором должен был быть во всякое время и во всех отношениях осведомленным. Ему каждый раз давалась анкета с вопросами относительно отдельных пунктов, оборудования позиции, состояния продовольствия, обмундирования и т. д., на которые ему нужно было обратить внимание. Насколько я знаю, то же самое практиковалось в штабах других армий и корпусов.
Применение такой же системы в штабе нашей группы, состоявшей из четырех армий и занимавшей фронт от побережья до Лаона, было невозможным. Лично я, правда, также совершал много поездок, но это имело и свои отрицательные стороны. Утром 20 ноября 1917 г., когда англичане произвели большую танковую атаку у Камбре, я находился во Фландрии. Обстановка у Камбре казалась подозрительной в предшествовавшее этому событию дни и командование второй армии ожидало активных действий неприятеля, но во всяком случае не так скоро и не в таком объеме, в каком это фактически произошло. В разговоре, который я имел 19-го вечером с командующим второй армии ген. фон Марвицем, выяснилась необходимость подкреплений. Ночью я выехал из Монса во Фландрию, чтобы определить, чего недоставало 4-й армии. Кончилось ли там уже большое фландрское сражение, определенно сказать было нельзя. Мне сообщили туда по телефону об английской атаке. Задержки в принятии соответствующих мер, правда, не произошло; разница могла быть всего в минутах, так как, уезжая, я обеспечил телефонную связь с собой. И все же мне было бы приятнее, если бы в этот момент я находился у себя в главной квартире. Оставшийся в Монсе мой заместитель майор фон Лееб был очень дальновиден, предусмотрителен и опытен, можно было быть уверенным в том, что ничего не будет упущено. Англичане предприняли в первый раз большую танковую атаку, рассчитанную на внезапность. Подготовка к ней держалась в большой тайне и была проведена с большим знанием дела.
Аналогичный случай был и с ген. Людендорфом 18 июля 1918 г. Он находился у нас в Турне, когда по телефону было передано первое сообщение о контрнаступлений г. Фоша из района Вилье – Котре против группы германского кронпринца.
Необходимейшее распоряжение он мог отдать тут же из моей комнаты и затем отбыть в свою главную квартиру.
Когда в районе расположения подчиненной мне группы начинались довольно крупные бои, я посылал туда отдельных лиц, чтобы они могли на самом поле сражения непосредственна знакомиться с ходом боя, с размерами наступления и с состоянием наших частей. В особенности хорошо умел ориентироваться под действием неприятельской артиллерии относительно намерений противника старший из подчиненных мне офицеров Г.Ш., очень энергичный, способный и живой майор ф.-Прагер. На это он имел тонкое чутье. Его наблюдения всегда оправдывались и служили ценным дополнением поступавшим донесениям. Как только начинались бои, офицеров Г.Ш. тянуло вперед. Приходилось решать, кому оставаться. И прочие офицеры штаба, как-то саперы и артиллеристы, часто получали командировки. Саперы проводили довольно много дней подряд на передовых позициях, чтобы постепенно ознакомиться со всеми участками фронта. Моим советником во время войны по артиллерийским вопросам был долгое время обер-лейтенант Линденборн, неутомимо и добросовестно собиравший на наблюдательных и командных пунктах данные о деятельности артиллерии на фронте.
После крупных боев, окончившихся в неблагоприятном для нас смысле или представлявших какой-нибудь специальный интерес, я вызывал к себе в штаб из принимавших в них участие войсковых частей некоторое количество офицеров: лейтенантов, полковников, майоров как пехоты, так и артиллерии. Им предлагалось высказаться откровенно, что они после некоторого колебания и делали. Часто принятом между отдельными лицами разгорались споры, из которых мы делали поучительные выводы.
Офицер Г.Ш. как в мирное, так и в военное время был чернорабочим, но он в то же время сознавал, что войскам во многих отношениях приходится еще труднее.