— Твоя жадность поражает воображение, Соломон, — продолжила синьора Кишкус. — Ты дожидался последних медяков от самых нищих арендаторов, а теперь мы вынуждены платить огромные деньги жадным наемникам.
— Должен быть порядок, дорогая, должны быть принципы.
— Не смеши меня, Соломон, ты просто дурак.
Шипение разъяренной синьоры не лучшим образом дополняло духоту, темноту и вонь, но приходилось терпеть. К тому же супруга незадачливого Кишкуса была права: на Северном тракте они застряли из-за Соломона. Вебер предлагал добираться до Альбурга по старинке — на лошадях, что позволило бы им проложить непредсказуемый маршрут и, при должной удаче, избежать встречи с разбойниками. Однако Кишкус уперся, заявил, что лучший способ уклониться от бандитов — опередить их, и настоял на путешествии в новомодном автомобиле. Который взял, да и сломался в двадцати лигах от Альбурга.
— На твое счастье, Соломон, я вовремя отправила к маме детей. В противном случае ты бы сейчас…
— Не надо, дорогая, я всё понял.
Несчастный Кишкус наконец сообразил, что его унижают в присутствии трех посмеивающихся мужиков, и попытался остановить экзекуцию. Но было поздно.
— Ты всё понял? Да что ты вообще можешь понять, кроме перспектив урожая? Ты агроном, Кишкус, просто агроном, а я, вместо того чтобы заниматься собой, как это принято у женщин моего круга, вынуждена руководить предприятием! И об охране тоже позаботилась я! А ты даже не смог сбить цену, и теперь мы платим этим бандитам огромные и совершенно незаслуженные деньги…
— Это я тоже слышу, синьора.
— Феликс, не мешайте!
— Ни в коем случае, — усмехнулся Вебер, машинально прикоснувшись пальцами правой руки к полям шляпы. — Я стараюсь помочь.
И почувствовал на своей щеке нежные женские пальцы.
— Феликс, поверьте: я доверяю вам, как никому другому. Я вручила вам самое ценное, что у нас осталось: наши жизни.
И массивный сундучок, на котором синьора восседала. Как понимал Вебер, в нем лежали фамильные драгоценности и собранные с арендаторов деньги — все остальные сбережения виноделы хранили в банке. Сундучок, без сомнения, был дорог: сто пятьдесят цехинов за сопровождение просто так не выкладывают, но самое печальное заключалось в том, что о наличии в фургоне сундучка было известно не только бамбальеро.
— Ведь вы сильный и беспощадный… как эрханский мыр…
Будь в фургоне чуть светлее, тщедушный винодел наверняка увидел бы, как пальцы его жены ласкают шею наемника. Увидел и наверняка догадался бы, что произошло вчера, во время "деловых переговоров"…
Феликс кашлянул.
— Я постараюсь оправдать доверие, синьора.
— Мама всегда говорила, что ты упрямая тряпка. — Синьора Кишкус вновь повернулась к мужу.
— Как можно быть упрямой тряпкой? — изумился тот.
— Не знаю, как, но у тебя получается!
Вебер едва слышно прошептал помощникам: "Держитесь!", на мгновение приоткрыл дверь и бесшумно выскользнул из фургона.
В безлунную прохладную тьму.
Если в загратийской ночи и было хоть что-то интересное, так это, безусловно, запахи. Север континента лежал на границе субтропиков и летом пропитывался чарующими ароматами… всего. Деревья, кустарники и травы украшались цветущими бутонами всех придуманных Создателем оттенков, и многие из них благоухали круглые сутки. Люди романтичного склада представляли летнюю Заграту большим садом, однако Вебер умело отсекал ненужные ароматы, выискивая запахи важные, от которых зависела его жизнь.
"Запах — это единственное, от чего человек не может избавиться и не в состоянии контролировать, — говорили учителя в Химмельсгартне. — Противник может затаиться, может часами лежать без движения, не издавая ни звука. Специальная одежда позволит ему слиться с местностью и тем он обманет твой взгляд. Но запах скрыть невозможно".
Запах пота, запах кожаных сапог, запах оружейной смазки. Сначала ты чувствуешь запах, потом слышишь дыхание и лишь потом видишь врага. А иногда и видеть необязательно: когда вокруг разлилась непроглядная тьма, хорошие бамбальеро стреляют на звук, а самые лучшие — на запах. Вебер был бамбадиром, следующей ступени посвящения еще не достиг, однако запахи улавливал не хуже охотничьей собаки.