Гермиона не пробовала алкоголь ранее, но была уверена, что опьянела: она обвила руками шею своего кавалера и непрестанно ворковала и улыбалась, как умалишенная. Вся напускная серьезность и строгость сошли с нее, как высохшая глиняная маска. Лицо раскраснелось, и лазурные бабочки из волшебной иллюзии теперь трепетали внутри нее: где-то внизу живота. Она чувствовала их трепыхающиеся крылышки, щекочущие под ребрами. Мерлин, бесконечно хотелось петь и смеяться. Гермиона громко затянула песню, услышанную на празднике, и Виктор начал подпевать: коряво и неуклюже, но с душой, с искренней радостью и удовольствием.
Занеся свою спутницу на руках на борт корабля, он закружил ее на палубе вокруг своей оси. Она летала, раскинув руки в стороны, как птица – крылья, и неистово голосила, не стесняясь своего звонкого голоса. Когда Виктор опустил ее на ноги, она покачнулась и чуть не упала, но он успел ее поймать: безудержный смех распирал ее грудь, вырываясь наружу, заражая Крама: он тоже захохотал гортанно и размашисто, как никогда раньше. Мерлин, она не слышала более приятного звука в своей жизни.
Как они оказались в той самой каюте, где прошло их первое настоящее свидание, она не заметила. Голова неистово кружилась, перед глазами расплывались светящиеся пятна. Виктор медленно целовал ее в губы, поглощая все лишние мысли и сомнения, растворяя ее в ощущении невесомого полета. Его руки словно были везде одновременно: сильные, но нежные, требовательные, но бережные. Его любовные касания взрывали внутри нее фейерверки, рассыпающиеся колкими мурашками по коже. Она горела, искрясь, как новогодняя гирлянда. Он зажигал ее, и Гермионе казалось, что стоит ей открыть глаза, как она увидит собственное яркое свечение. Однако веки были настолько томно-тяжелыми, что она не могла разлепить их даже при сильнейшем желании. В этот момент ей хотелось лишь окончательно отдаться чувству обжигающей эйфории.
— Виктор, я готова, — прошептала она ему в губы, чувствуя как печет щеки, как щиплет глаза от переизбытка эмоций, которые ураганом рвутся наружу.
— Гермина, — он обрамил ее лицо руками, вынуждая посмотреть в его угольно-черные глаза-бездны, — ты уверена?
— Да, — на выдохе.
Больше слов не требовалось: его ловкие пальцы нежно распустили ее забранные в сложную прическу локоны, и те рассыпались по хрупким плечам. Аккуратно повернув ее к себе спиной, он медленно расстегнул ее платье, и оно спало к талии, оголяя тонкий стан. Она вздрогнула, потому что была без белья, и обнаженная грудь сразу покрылась мурашками, а соски затвердели. Мягко обняв ее за плечи, Виктор развернул ее к себе, окутывая взглядом любования, словно нежным шелком. Она трепетала изнутри, не смея отвести глаз в сторону, чуть дрожа и опустив руки по бокам, чтобы он мог видеть ее во всей красе. Идеальные окружности ее грудей казались ей самой неимоверно красивыми, ибо она смотрела на себя его любящим взглядом. Впитывала его обожествляющее отношение, смелея и отметая сомнения.
Одним движением Гермиона опустила платье к ногам, и оно сложилось на полу грудой тонкого прозрачного шифона. Она осталась в одних кружевных белых трусиках, которые мало что прикрывали.
— Ты безупречна, — убежденно проговорил Виктор, раздеваясь в ответ и подходя к ней вплотную, оставшись лишь в нижнем белье. — Красота – вот какая она…
— О, Мерлин, — Гермиона чуть не задохнулась от волнения при ощущении обнаженного мужчины рядом. Ее била дрожь при взгляде на поджарое жилистое тело, вытянутое и богически-сложенное – Крам был воистину выдающимся спортсменом, который довел себя до идеала. Он обнял ее, прильнув к ней торсом, горячим и твердокаменным, отчего она обмякла, словно глина в его руках. Он подогревал и растворял ее, делая мягкой и податливой, целуя шею, ключицы и узкие плечи. Его сильные руки требовательно сжались на ее ягодицах, и она впервые простонала вслух, смутившись собственного голоса. Чем требовательнее его пальцы сминали ее тонкую кожу, тем сильнее внутри бурлило желание, природа которого была ей не ведома. Но этот ураган распирал ребра и стремился вырваться наружу.
Легко приподняв ее за бедра над полом, Виктор донес ее до кровати и сел на край, пристроив Гермиону у себя на коленях. Она обняла его руками за шею, а ногами обвилась вокруг торса, прижимаясь плоским животом к его прокачанному прессу. Ее промежность почти прилегала к его возбужденному паху, и, пока они страстно целовались, Гермиона почувствовала, что ее трусики стали влажными.
— Я сниму их? — прошептал Виктор над ее ухом – она кивнула, не в состоянии говорить. Он помог ей освободиться от белья и бросил его на кровать. Оставшись совершенно оголенной, Гермиона запаниковала, плотнее прижимаясь к сильному телу, ища в нем поддержки и защиты.
— Я буду осторожен, — пообещал Виктор, — не бойся меня.
— Я не боюсь, — улыбнулась она, закусив губу, — но это мой первый раз…
— Я знаю, — он приподнял пальцем ее подбородок, — обещаю, ты не пожалеешь, что выбрала меня.
Она зажмурила глаза от остроты ощущений, когда его пальцы невесомо коснулись ее нежных складок, поглаживая вдоль. Он ласкал внутренние стороны ее бедер и постепенно подбирался к лону, едва касаясь, прокладывая себе путь медленно и терпеливо. Вторая его рука блуждала по ее спине, изучая каждый сантиметр кожи, спускаясь к упругим ягодицам. Поцелуи Виктора становилось более страстными и глубокими, полностью поглощая ее внимание. Он не отрывался от ее губ, продолжая окутывать мучительно тонкой и изысканной лаской. От первого прикосновения к ее лону она вздрогнула всем телом, волна мурашек разошлась от центра во все стороны, дойдя до кончиков пальцев, которые начало покалывать. Он трогал ее там так, будто играл на хрупком музыкальном инструменте, с трепетом перебирая струны, дабы не нарушить звучания.
Гермиона была его драгоценной арфой. От переизбытка чувств на ее глазах выступили слезы: ее сердце и еще не знавшее мужской ласки тело не могли выдержать такой запредельно-щемящей нежности. От каждого минимально давящего нажатия на клитор с ее губ срывался рваный стон, а голова непроизвольно откидывалась назад, ибо тело выгибалось ему навстречу, жаждя подстроиться под него и получить больше. Больше слепого поклонения и обожания.
Виктор боготворил Гермиону руками, взглядом и душой, отдавая ей всю накопленную за жизнь любовь, все нерастраченное тепло. Она вибрировала в его объятиях, напитываясь его энергией. Она не замечала, как слезы стекают по щекам, капая на его горячую кожу.
— Что-то не так? — участливо спросил он, искренне беспокоясь за нее.
— Нет, это прекрасно, просто… — она утерла слезы тыльной стороной ладони, — никто не относился ко мне так трепетно… я расчувствовалась, — она всхлипнула, — пожалуйста, продолжай, — буквально взмолилась, зарываясь пальцами в его волосы, шелковисто-приятные на ощупь.
— Я люблю тебя, — с чувством произнес он, — если бы ты только захотела, я бы увез тебя в Болгарию и сделал своей, — он погрустнел.
— О, Виктор, я очень хочу… — Гермиона невольно расплылась в улыбке, выпалив первое, что пришло ей ответом из глубины, из самого сердца. И хотя это казалось невозможным, но в моменте она была счастлива, приняв его предложение.