Конец у этой истории более чем грустный. Приданое, выданное семьёй Блэк, было быстро истрачено многочисленными Уизли и уже через десять лет они вернулись всё к той же нищете. Об изгнании Цедреллы было известно всем — Арктурус Блэк позаботился об этом. Старый волшебник даже дал объявление в газету «Ежедневный Пророк». Так что рыжие предатели крови не могли более извлечь выгоды из брака Цедреллы Блэк и Септимуса Уизли.
Изгнанная колдунья прожила после описанных событий очень мало по меркам волшебников — всего семнадцать лет. Из-за своего умственного состояния она не была пригодна ни к какой работе, даже самой простой. От бедной жизни её красота быстро поблекла. Вскоре волшебница стала обузой — существом, пригодным только для одного занятия. И Септимус Уизли обеспечил ей его. Бесконечные беременности и роды и вовсе превратили Цедреллу в развалину.
За семнадцать лет волшебница произвела на свет двенадцать детей. Двое старших родились сквибами. Их судьба никому не известна. Из оставшихся десяти четверо умерли в младенчестве. Уизли то ли не могли, то ли не хотели платить целителям и покупать в аптеке лекарственные зелья и отвары для новорожденных. Последних детей Цедрелла рожала с помощью сельской повитухи, которая обладала минимальными навыками и однажды не справилась с открывшимся кровотечением. Септимус Уизли своей куцей родовой магией не смог спасти слабоумную жену.
Цедрелла Уизли умерла, рожая двенадцатого ребенка. Мальчика, которого назвали Артуром. Артуром Уизли.
Глава 6
Соблюдая «правила приличия», принятые в Азкабане, Гермиона старательно пялилась на трубку, из которой тонкой струйкой текла солоноватая вода.
Не оборачиваться. Ни в коем случае. А если сильно любопытно, то не оборачиваться слишком часто. Не больше одного раза за пять минут. А как считать время? Как обычно. Один, два…
О чём можно беседовать с гоблинами почти час? И самое главное никто из сопровождавших служащих банка «Гринготтс» надзирателей не пытался прервать приглушенную артефактами беседу.
Строго говоря, чета Лестранж беседовала не только с гоблинами. Сначала они не меньше двадцати минут ругались между собой. И победила в споре Беллатрикс. Сейчас она что-то втолковывала «серокожим», отмахиваясь от возражений супруга.
Гермиона начала пересчитывать царапины на стене, краем глаза продолжая наблюдать за камерой напротив. Чем же так довольна Беллатрикс? А у Рудольфуса Лестранжа лицо человека, испытывающего самые сильные в жизни сомнения.
Палочек оказалось больше трёхсот. Скоро уже год, как она находится в Азкабане. Первый год. Осталось еще четырнадцать. Вряд ли она выдержит свой срок. Гермиона приблизительно представляла, как выглядит сейчас. Худая… нет, не просто худая, а костлявая. Кожа плотно обтягивала лицо и была странно шершавой на ощупь. Может быть, у неё сыпь или какая-нибудь экзема? А никто из узников не говорит об этом? Волосы существенно отросли, хотя на ощупь напоминали плотно скатанные жгуты. Гермиона перевязывала их обрывком балахона, чтобы в лицо не лезли.
Самое страшное творилось с зубами. Несколько коренных с правой стороны просто развалились на части, а правый клык подозрительно шатался. Будет большой удачей, если после Азкабана ей не понадобится вставная челюсть.
Ну, вот и всё! — довольный голос Беллатрикс заставил всех вздрогнуть. — Ну что же ты, Руди? — она шутливо толкнула мужа в бок. — Не переживай. Всё получится!
Надеюсь, — Рудольфус поднял голову и посмотрел прямо на Гермиону. — Очень на это надеюсь.
Ромуальд Брайан Эйвери, Уильям Трэвэрс… ушли. В Коридоре Смертников остались лишь те, кого должны были казнить тридцать первого июля и осужденные на разные сроки заключения.
Чем ближе подходил день казни семьи Лестранж, тем больше нервничала Беллатрикс. Она не плакала, но нервозность проявлялась в резких движениях. Рудольфус впал в своеобразный транс. И только Рабастан вел себя, будто ему предстоит поездка куда-то. Но что-то горькое все же проскальзывало в его смехе и шутках.
Настоящие аристократы, они хотели сохранить лицо до самого конца.
Гермиона до конца своих дней запомнила слова Рудольфуса Лестранжа. Дементоры, которых стало значительно меньше, ушли, а девушка всё ворочалась, не в силах задремать. Она думала о том, что свадьба Гарри и Джинни состоялась совсем недавно. Молодожены, наверное, отправились в медовый месяц за границу. Или куда там ездят маги? Девушка тщетно пыталась унять собственную злобность, но получалось плохо. В кого же она превратится в Азкабане?
Узник из камеры напротив пошевелился и тихо вздохнул.
Рудольфус Лестранж не спал в отличие от своей супруги, чей силуэт, закутанный в одеяло, Гермиона видела в глубине камеры. Волшебник сидел рядом с решеткой, обняв колени. Скорее всего, до Азкабана он был крупным мужчиной мощного сложения, как тяжелоатлеты из маггловских спортивных клубов. Даже в тюремном балахоне, болтающемся как мешок на палке, старший мистер Лестранж казался массивным.
Знаешь, ни о чём не жалею, — вдруг жарко прошептал мужчина. — Если бы мне дали шанс прожить заново, я бы прожил также. С теми же людьми, совершая те же ошибки. Потому что в моей жизни не было ничего неправильного!
Он горько улыбнулся.
Род Лестранж велик и тёмен, но он прервётся на нас. Наше наследие, наши традиции — всё исчезнет. На континенте еще осталась наша кровь — семья Л'Эстранг. Но они другие. Не такие. Чужие, хоть и родственники.
Рудольфус прижался к решетке.
Гермиона, — девушка вздрогнула, услышав своё имя. — С нашей смертью закончится эпоха в волшебном мире. Почти сорок лет, два поколения, сотни жизней, две войны… Что получим мы за это? Две строчке в справочнике по истории? Несправедливо, — ухмылка этого человека была безумна. — Никакой славы побежденным. Но нужна ли нам слава? Нам нужна память. Ты будешь нас помнить, Гермиона?
Растерянная девушка кивнула.
Ты выберешься отсюда. Обязательно. Появится цель — появится дорога.
Спустя десять дней за семьёй Лестранж пришли надзиратели. Возможно, Гермиона пропустила в своём календаре несколько палочек, потому что по её расчетам было всего лишь двадцать пятое июля. Видимо, также думала и Беллатрикс, потому что лицо её вдруг стало как у потерявшейся маленькой девочки.
Надзирателей было шестеро — по двое для каждого заключенного. Пока пятеро с волшебными палочками готовились вскрывать решетки, шестой перебирал «сбрую» — так заключенные именовали конструкцию из кандалов на руки и ноги и ошейника, соединённых цепочками.
Первым вывели и заковали Рабастана Лестранжа. Потом освободили Рудольфуса и Беллатрикс. Но заковать их в кандалы не успели. Один из надзирателей получил страшный удар, отшвырнувший его к стене. Скованный Рабастан сбил с ног двух надзирателей, прежде чем они смогли заколдовать его брата. Беллатрикс вывернулась из рук другого волшебника и рванула к решетке.
Гермиона впервые видела её так близко. Их отделяло всего несколько дюймов и эта проклятая решетка! Вблизи оказалось, что у Беллатрикс не глаза, а адские провалы, в которых плещется безумное Дьявольское пламя. И у неё были очень горячие руки. Просто раскалённые щипцы, которыми она вцепилась в горло Гермионы.
Блэк! Семьи больше нет, но кровь их в тебе! — это был не шепот, а какой-то страшный клёкот. — Клянись, что создашь свой род! Свою волшебную семью! Клянись, что назовёшь… назовёшь дочь моим именем! Клянись!
От нехватки воздуха у Гермионы перед глазами плыли красные пятна. Яркий цвет — очень необычный для серо-черного Азкабана.
Клянись!
Крики Рабастана и Рудольфуса, заклинания надзирателей, слова Беллатрикс…
Клянусь! — выдохнула она, и руки на шее исчезли.
Беллатрикс оттащили прочь и с силой швырнули на каменный пол. Гермиона сквозь шум в ушах услышала хруст костей. Рудольфус лежал рядом с решеткой, замерев в последнем движении. Из разодранного горла толчками выходила кровь, растекаясь на неровном полу. Темно-бордовая, почти черная жидкость красиво блестела в свете факелов и ламп. Рабастан, прижатый двумя надзирателями к стене, хрипел. Лицо его было залито кровью.