- Почему воротничок не по уставу! - прокричал Прилепко вдруг слова, уже относившиеся не к заключённому, а к безресничному сержанту, - урою, сссука... - и свободной левой заехал без замаха подчинённому в ухо. После удара тот согнулся ещё больше и так и не выпрямился, - трёхлетний вакуум холопского ужаса перед барином мешал ему вдохнуть.
- А ты мне не начальник, начальник... А за мальца придётся ответить, - улыбнулся Иннокентий, и пошёл к фургону. Все расступились. Даже овчарки перестали лаять и озабочено смотрели на это явление, как на чудо. Кеха Шакал с достоинством поднялся по ступенькам автозека и вошёл в гулкое жестяное нутро. Двери закрылись, и арестантский кортеж двинулся в сторону посёлка Луч, где находилась ИТУ строго режима.
Покусанный собаками несовершеннолетний беглец скончался в пути от полученных ран. На коротких остановках заключённые кричали конвоирам, чтобы они забрали тело, но остывающий труп так и пролежал на деревянном откидном сиденье до конца пути.
Вскоре колонна из восьми автозеков въехала на территорию спец колонии № 8 города Рублёвска, про которую ходили легенды о «мусорском беспределе». Говорили, что сюда привозят «ломать» криминальных авторитетов. Никто не знал, были ли это досужие вымыслы или «демократическая» действительность, средства массовой информации никогда адекватно не освещают подобные события.
Всего лишь месяц назад здесь был жесточайшим образом подавлен бунт заключённых.
Утром 300 человек в составе 7 отрядов не вышли на завтрак и отказались пойти на работы, около сотни заключённых залезли на крышу металлообрабатывающего цеха с плакатами в руках: «Остановите беспредел, мы гибнем». Жители посёлка «Луч» почти все пришли к лагерю и взяли его в тонкое кольцо, требуя у администрации выполнения условий требования заключённых. У многих родственники здесь отбывали срок. Руководство учреждения, оказавшись в замкнутом пространстве, вызвало по рации отряд особого назначения «Эпсилон». Через час четыре автобуса привезли группу быстрого реагирования, и 150 закованных в броню человека, прорвав живое заграждение из мирных жителей, прошли в зону. Перед ними даже не встал вопрос, кто у них на пути - инвалиды или женщины, дети или старики. Взбешённый отряд, ломая кости ни в чём не повинных людей, прошёл к воротам лагеря. У них был только приказ.
В зарубежном кино даже робот плакал, так ему было жаль людей, а проза нашей жизни такова, что человек человеку волк.
Там, за воротами лагеря, отряд сытых здоровенных людей, оснащённый огнестрельным оружием, легко сломил сопротивление худых полуголодных зеков, вооружённых кусками арматуры и камнями. Тех, кто остался в живых судили, зачинщиков бунта увезли в крытые тюрьмы, остальных по очереди «лечили» на ямах ШИзо и ПКТ[1].
Кеха Шакал прибыл сюда через месяц после этих событий, и сразу, со старта отправился в «кондей», так как по поводу него имелись особые указания свыше.
Через полчаса он, зябко ёжась в кустарную тужурку, подогнанную ему на пуркменской крытке стремящейся молодёжью, мерял маленькими шагами оледенелый карцер, и курил одну за другой сигарету. Сигареты ему оставили, всё остальное забрали на карантине. Чуть согревшись от ходьбы, Кеха присел на железный стул, вцементированный в пол.
Заскрипела «кормушка», и коридорный охранник, тревожно озираясь, сунул в окошко пакет.
- Иннокентий, это тебе от братвы, - дрожащим голосом сказал он.
Кеха Шакал встал со стула и принял свёрток. Хлопнуло окошко, прошуршал целлофан, термос с кофе исчез подмышкой, бутерброды и пачка сигарет «Korvette» надёжно были погружены в правый карман, а папиросы, чёрный медальон синтетического наркотика и коньяк в никелированной плоской фляге остался в пакете. Анаши Шакал не курил, алкоголь употреблял крайне редко.
Обмотав «стрема» ручками пакета, он коротко стукнул в дверь:
- Эй, уважаемый!
«Кормушка» вновь заскрипела.
- Унеси обратно, скажи от Шакала - особая благодарность.
- Но они просили отписку, - промямлил коридорный, испуганно шурша пакетом за неприступной дверью.
- Есть паста?
В окошко солдат протянул авторучку и листок бумаги и застыл, бежевея глуповатым лицом в квадрате «кормушки».
- Да иди, музу вспугнёшь, - сказал Иннокентий с незлой ухмылкой, - шумну.
Окно закрылось.
На листе бумаги начали появляться крошечные буквы:
Братву приветствую, Шакал.
Благодарствую за движения.