- Будешь? - кричал рыжий, и, морща свою толстую рожу, в неистовой ярости стучал в грудь шваброй, делая «тушёнку» и «воробьиную смерть» - страшную забаву юных негодяев. От частых побоев Иннокентий начал хрипеть и кашлять, отбитые руки не позволяли поднимать ему грузы, а однажды он потерял сознание, и его чуть было не задавил двадцатикилограммовый ящик с печеньем, который они подняли вдвоём с товарищем. Кешу принесли чуть живого в санчасть и положили на кушетку. Только тут медсестра разглядела синяки на лице, почерневшую грудь и ужасные раны на голенях и предплечьях.
- Ах, сволочи, кто это тебя так? - шептала она и гладила избитого Кешу по груди, по распухшему лицу, и её горючие слёзы падали на кушетку. Медсестре было 17 лет, и она была студентка - практикантка, зарабатывающая баллы для сдачи экзамена в институт. Необычная энергетика Иннокентия, его суровое мужественное отрешение от страданий скрутили нервы в стальной ком внизу её живота. Этой ночью она пришла в палату, где лежал юный страдалец, и возложила свои тонкие пальцы на его истерзанное тело. Скрытая доселе энергия высвободилась и, поразив обоих в самое сердце, колоссальным столбом подбросила порочных детей на незримую высоту. Под утро медсестра, шатаясь как в тумане, ушла, а Иннокентий, чуя в себе неведомую силу, гнул правой рукой алюминиевые прутья на дужке кровати.
Арнольд Германович несколько дней расспрашивал Кешу о том, кто его избивал.
- Никто, я упал, я упал, - как заведённый твердил он.
Так ничего не добившись, директор отпускал его.
Через день мордатый и его приспешники курили в туалете и негромко разговаривали.
- Если сдаст, надо сваливать отсюда и из города, мне скоро 14 в колонию могут посадить.
- Не, не сдаст.
- Что делать, может руку ему сломать?
- Да не, я придумал получше, - сказал тощий и чёрный цыганёнок - правая рука Мордатого.
Через час они завели в туалет друга Иннокентия и соседа по кровати.
Когда Иннокентий снова вернулся от директора, он нашёл своего друга в углу. Он плакал.
- Они...Они.. тебя ждут, - сквозь всхлипы сказал Мишка.
Он открыл дверь в туалет и с ненавистью глянул на эту шайку, повисшую в табачном дыме.
- Ну чё, возьмёшь ящик, - улыбаясь сказал один из мерзких рож.
- А то мы твоего друга опустим, мазнём ему чиркой по губам и всё.
Тогда Иннокентий впервые ясно осознал, что у него больше не должно быть никаких привязанностей, ни друзей, ни близких, для того, что бы никто не смог вот так его шантажировать. В тот же день он снял небольшой ящик тушёнки с кузова и поставил за углом в закутке, где прятались коровы и козы, высовываясь рогатыми головами из-за угла и покрывая помётом прогретый скупым северным солнцем бетон.
Так продолжалось около трёх месяцев. Кеша воровал для шайки старшеклассников сыр, консервы и сладости, отдавал им почти все заработанные деньги, пока однажды его не поймали. Труднее всего для него было выдержать взгляд Изиды, который прожёг его сердце насквозь.
Той ночью ему снова приснился отец, как будто они шли с ним и с мамой по берегу моря, и маленький Кеша ногами плескался в тёплой морской воде. Отец вдруг побежал по песку, оставляя в жёлтой глади глубокие следы.
- Мама, а почему тебя нет? - спрашивал Кеша у высокой красивой женщины, которая была, почему-то, похожа на Исиду - директора приюта имени святого Патрика.
- Как меня нет, просто я ещё не пришла за тобой, - говорила ему женщина, и морской ветер трепал её чёрные волосы.
- А папа почему от нас убегает, - глянул Кеша в след растворяющемуся в туманной дымке силуэту.
- Просто он тоже пока не пришёл за тобой, - пошли домой.
Кеша посмотрел на отца и закричал, увидев, что тот упал на песок и распался на части. Все эти части превратились в птиц и улетели в небо, разрезая непереносимую синеву, от которой болели глаза.
И всё было хорошо, и не было этого стыда, так раздирающего его душу, не было старшаков, не было боли, от которой тело охватывали судороги. А была мама, которая укладывала его спать в большую кровать. Она села рядом, гладила его голову, припадала к нему, роняя слёзы, почему она плакала?...
- Мама! - спросонья шепнул Кеша, открывая глаза. На его кровати сидела Айсис и копной чёрных волос источала тонкий аромат цветов.