- Ну что ж, я думаю, мы вполне удовлетворены осмотром.
Господину Петчаку льстило его участие в судьбе столь важных лиц. Его маленькая жизнь всегда была наполнена мечтой. Он хотел стать большим, причём, не всегда понимая, что это значит. Он был мал ростом, худ, и был из тех людей, мимо которых на улице можно пройти, не замечая. Он и на службу то пошёл, чтобы придать себе большей важности. Заходя в административные здания, он надувал щёки, делал колесом грудь, широко размахивая красным портфелем из поддельной кожи, в котором лежали пирожки с капустой и бутылка водки, но, всё равно, секретарши забывали с ним здороваться, что очень огорчало Петчака.
- Скажите, а мы можем сейчас поехать в приют, уж очень хочется его увидеть, - просто сказала хозяйка.
Аклесандро, ещё раз испытав что-то вроде волн, бегущих по телу, промямлил:
- Не знаю, документы не готовы, решения суда ещё нет...
Далее последовало многоточие, во время которого волны усилились.
- Но, может быть, есть какая-то возможность...
- Я думаю, мы можем для вас это устроить, - выдавил Петчак, - вовсю наслаждавшийся чем-то вроде психического оргазма.
Вскоре SUV - X5 остановилась возле дверей приюта, и комиссия в полном составе вошла в обшарпанные двери.
Аклесандро Петчак зашёл в холл, украшенный морскими камнями и какими-то медузами из дымчатого стекла и, подозвав воспитателя, шепнул ему на ухо.
Воспитатель скрылся за стеклянной медузной дверью. Вскоре он вернулся, ведя за руку маленького мальчика 2 - 3 лет с чуть желтоватой кожей и птичьими глазами, одетого в матросский костюмчик.
Если бы мы смогли увидеть эту сцену, когда женщина прижала к себе ребёнка, у нас не осталось бы сомнений в её искренних чувствах. Флюиды материнской любви ударной волной выплеснулись из её лучезарных глаз и грохочущим эхом, слышным только в сердцах людей, прокатились по зданию приюта. В яслях перестали плакать дети, на кухнях, несмотря на малое давление газа в колонках, вспыхнуло приручённое человеком пламя, на улице Эллоизы Вакс ярче засверкало солнце, отражаясь миллионами отблесков в белых снежинках.
- Спасибо, спасибо вам, - говорила женщина на улице Петчаку, искря глазами и белоснежной улыбкой в морозном воздухе, - я очень благодарна вам. Садитесь, я вас подвезу, нам ведь по пути.
В машине она вдруг повернулась к нему, маленькому, почти утонувшему своей серой шинелью в роскошном бархате сидений, и что-то сунула ему в узкую ладонь.
- Возьмите, это вам!
- Нет, что вы, ни в коем случае, - испуганно встрепенулся Петчак.
- Возьмите, не обижайте меня, вы так много для нас сделали.
- Это моя работа, - важно сказал председатель, пряча синие бумажки во внутренний карман, и вдруг вспомнил о ночном звонке, от которого у него засосало под ложечкой.
Дальше были почти формальные мероприятия, медицинское обследование, беседы с психологами, и много прочей бюрократической волокиты, в финале которой удар судейского молотка о круглую деревянную подставку в Ульяновском городском суде окончательно сделал Ефратскую счастливой матерью.
По маленькому городку про госпожу Ефратскую ходили разные слухи. Но одним неизменным рефреном в бесконечном рондо этих сплетен звучало то, что она бежала в Кареон, будучи замешана в какой-то тёмной истории, пытаясь спастись от чьего-то преследования, и что даже два года лечилась в сумасшедшем доме. Но эти слухи ходили тихо в тёмных глубинах человеческого ума, как косяк форели в зелёной воде Кареонского залива.
Люди, распространяющие эти слухи, имели дурное хобби - ворошить чужое грязное бельё, но боялись призрака тайного благодетеля Ефратской, по причине этой же боязни комиссия по усыновлению не уделила пристального внимания прошлому будущей матери. Тайный благодетель же и устроил её жизнь, создал предприятие и купил ей дом, сделав её уважаемой горожанкой города Чарша.
Госпожа Ефратская страдала психическим недугом, о котором знала лишь одна очень близкая ей служанка. Как только госпожа ложилась спать, начинался страшный кошмар, от которого она не могла проснуться. Служанка была нанята специально для того, чтобы сразу же будить госпожу, как только начинался приступ. Но сиделка по своей природе тайно ненавидела собственную жизнь пресмыкающегося и люто презирала всех богатых и обеспеченных людей, малодушно виня их в своей нищете. Она долго не будила свою госпожу, наслаждаясь её рыданиями, её искажённым лицом с пеной у рта, она со злой улыбкой глядела на мокнущую от мочи постель. Однажды за этим занятием её застал управляющий компанией, засидевшийся за отчётом в доме. Услышав крики, он прибежал в спальню Ефратской и увидел служанку, сидевшую в полуметре от выгибающегося в припадке тела госпожи. Он схватил злобную женщину за шиворот и, протащив её по всему дому, как хлам вышвырнул с крыльца.