– Я согласен,- поспешил он присоединиться к мненью банкира.
Томсон некоторое время просидел молча, нервно перелистывая свой блокнот. Потом встал, подошел к окну, посмотрел на заходящее солнце и, увидев очищенное от последних туч ясное небо, улыбнулся своим мыслям. «Ол райт! – прошептал он. – Даже силы небесные за нас! Наступает такая ясная ночь, которая поможет союзной авиации обуздать гордыню этого чванливого расиста».
– В принципе против перерыва не возражаю,- сказа; он, обращаясь не к немцу, а к своему тестю. – Но до с дующей нашей встречи мне необходимо переговорит с некоторыми друзьями из штаба дальней авиации. Поэтому! спешу к нашему консулу. Спокойной ночи! – добавил он, обращаясь к Иммерману, и быстро вышел из кабинета.
Последние слова американца прозвучали явной угрозой. Какая уж тут спокойная ночь! Хотя обслуживающий! персонал гостиницы делал все, чтобы постояльцы не испытывали никакого беспокойства, Иммерман никак не мог уснуть, пока не напичкал себя снотворными снадобьями. Но и сон не принес успокоения Всю ночь его мучили какие-то нелепые сны. То он горел в огне, то отбивался от нападения иностранных рабочих, работавших на его заводах, то почему-то вскрывал могилы на кладбище. Вонючие трупы, голые скелеты людей, черепа со страшным оскалом пожелтевших зубов не исчезли из глаз даже тогда, когда Иммерман проснулся окончательно. В голове шумело, сердце билось, словно хотело выскочить из груди. Мучимый страшной жаждой, он судорожно схватился за сифон с газированной водой, наполнил стакан и, стуча зубами о стеклянный край посуды, сделал несколько глотков. Это немного успокоило его. Он взглянул на светящийся циферблат часов. Было без пяти шесть. Через пять минут радиостанция «Би-би-си» начинала передачу на немецком языке. Иммерман регулярно слушал эти передачи. К немецкому радио он давно потерял доверие. Правда, в передачах из Лондона тоже истина всегда переплеталась с явной ложью, но, сравнив передачи из двух столиц, все же можно было понять, где правда и где ложь. На сей раз знакомый голос диктора английской радиостанции сообщил, что в Бельгии и на востоке Франции идут кровопролитные бои, что русские продолжают свое наступление на всем, фронте между Дунаем и озером Балатон, что на юге Европы идут бои местного значения. Все это не могло не волновать немецкого фашиста. Но особенно разволновался Адольф, когда услышал следующие слова диктора: «Летающие крепости» нанесли мощный удар с воздуха по военным объектам стран «оси» в Верхней Австрии. По словам летчиков, принимавших участие в этом налете, пламя пожаров видно было на расстоянии 150- 200 километров…»
– Верхняя Австрия,- пробормотал Иммерман, по спешно вставая и натягивая на себя мягкий пушистый халат. – Это же как раз там, где наши заводы. Неужели мистер Томсон выполнил свою угрозу?
Схватив телефонную трубку, он набрал номер междугородной и попросил соединить с Линцем. Ответил Рудольф.
– С добрым утром, дорогой братец! Прости, что пришлось прервать твой сладкий сон. Что у вас там нового? – спросил Иммерман.
Какой там сладкий сон! – невольно проворчал Рудольф – Всю ночь не сомкнул глаз. Незваные гости одолели. Свечи, зажженные ими, до сих пор еще горят.
– К нам они не заходили! – со страхом спросил Адольф.
– В дом не зашли, но сторожевых псов всех переколотили.
– Всех девятерых?
– Да,- подтвердил младший брат.
Это означало, что авиация союзников всю ночь не давала покоя и хотя сами заводы не подверглись бомбежке, но все зенитные батареи, охранявшие заводы, были уничтожены.
«Выходит, наш концерн действительно беззащитен перед американской химической корпорацией,- прошептал Иммерман. – Что же нам делать? Неужели покориться?»
Он нервно заходил по комнате. Тут ему вспомнились слова одного путешественника об акуле. «Этот страшный хищник легко может заглотать человека, но иногда довольствуется и тем, что ему удалось оттяпать у своей жертвы ногу или руку».
«Что ни говори, без ноги или руки можно еще жить, лишь бы голова была цела,- утешил себя Иммерман. – Придется пойти на потери контрольного пакета акций, чтобы сохранить в целости свои заводы».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Барух и Томсон встретились за завтраком. Банкир хотел было пригласить также Иммермана, но зять не согласился.
– Вы поражаете меня! – воскликнул он. – Зачем нам угодничать перед этим фашистом?
– Адольф Иммерман не фашист, а только немец. Поймите меня, это не одно и то же. Да, далеко не одно и тоже.
– По мне, все они одним миром мазаны. Подумать только, эти негодяи физически уничтожили не сотни и не тысячи, а миллионы евреев. Я уверен, что если бы русские и американцы не проливали своей крови, то на свете давно уже не осталось бы ни одного живого еврея.
Мы благодарны вам за это. Гитлер действительно хотел истребить всех евреев. Но придет время, когда немцы, желая загладить свою вину перед евреями, помогут им подняться на ноги и станут нашими друзьями. То, что мы с Иммерманом даже в тяжелые годы войны не прекратили деловые связи – яркое доказательство наличия реальной возможности такой дружбы,- с несвойственным старикам пафосом заключил свою мысль Барух.
По лицу молодого американца пробежала тень.
«Знаем мы вас, банкиров,- думал он. – Ради денег вы готовы вступить в союз даже с самим чертом и оставить в беде лучшего друга. Разве не об этом говорит ваш союз с Иммерманом на костях Моше Гольдмана и членов его семьи?»
Наступило молчание. Оба поняли, что тема для застольной беседы выбрана неудачно, и решили ее переменить.
– Сегодня вы слушали радио? – спросил Чарлз.
– Да,- подтвердил тесть. – Передали, что авиация союзников разбомбила военные объекты в Верхней Австрии. Как вы думаете, от налета «летающих крепостей» не могли пострадать заводы «Фарбенверке»?
– Не беспокойтесь,- улыбнулся зять. – Наши летчики знают, что бомбить и что не бомбить.
– Но, как говорится, ошибаться свойственно человеку. Ваши летчики тоже не застрахованы от ошибок. Мне кажется, что вы играете с огнем.
– Пришлось пойти на риск. Иначе трудно уломать такого человека, как ваш друг Иммерман.
– Да, нелегко иметь с ним дело,- согласился банкир. – Впрочем, его тоже можно понять: кому захочется одним росчерком пера лишить себя контроля над собственными предприятиями?
– Понять-то можно, но уступать нельзя! – решительно заявил Томсон.
– Хорошо. Насчет контрольного пакета акций будем стоять на своем, но по второму вопросу, мне кажется, мы можем и не раздражать его. В самом деле, зачем нам так рьяно заступаться за русских? – недовольно поморщился Барух.
– Не за русских, а за себя,- поправил его зять. – Русский полковник понадобится нам самим не меньше, чем американской разведке.
– Нам? – с удивлением посмотрел Барух на своего зятя. – Поясните.
– Да, именно нам. Вы уверены в том, что Иммерманы всегда будут придерживаться принятых на себя обязательств в отношении выдачи нам секретов «анархина» и «дьявольского цианида»?
Думаю, Адольф нас не подведет,- неуверенно проговорил банкир. – Допустим,- согласился Томсон. – А его брат? Я не доверяю этому ярому нацисту. Ссылаясь на интересы нации, он всегда может отказаться от данного слова. А что бы этого не случилось, мы должны держать его в постоянном страхе.
– Каким образом?
– Очень просто. Выпустив из тюрьмы русского полковника по нашему настоянию, он сам окажется в сетях американской разведки. Как известно, подобные делишки начальством не прощаются. Рудольф Иммерман прекрасно! знает об этом. Если ему вздумается когда-нибудь противоречить нам, мы ему напомним о связях с иностранной разведкой и пригрозим разоблачением. Будьте уверены, тогда он станет совсем ручным.
– Пожалуй, вы правы,- задумчиво произнес Барух Серьезного противника всегда надо держать в узде. Ли бы старший Иммерман не испортил нам дела.
– Не волнуйтесь. Сегодня он не станет фордыбачиться,- с явной ухмылкой проговорил Томсон.
И он не ошибся. Иммермана словно подменили. Он без всякого нажима со стороны партнеров подписал согласие на ранее предложенных условиях.