– Напрасно сердишься. Мы должны благодарить каудильо Франко и президента Фаррея за то, что они так радушно принимают наших беженцев.
– Ты сам случайно не собираешься бежать? – с ехидством спросил Рудольф.
– Пока нет, но со временем мы оба ударимся в бегство. Не сердись, братец, ничего зазорного в этом нет: от русских бежали не только такие герои, как мы, но и настоящие гиганты, вроде Карла Двенадцатого или Наполеона. Так что, пока есть время, нам нужно позаботиться о пере воде нашего движимого имущества за границу. Чтобы им завладели такие стервятники, как банкир Барух?
– Нет, чтобы им не завладели большевики.
– Русские далеко. Еще рано беспокоиться.
– К сожалению, большевики живут не водной России. Их хватает и здесь, и в любой другой стране. Они хотят очистить Европу от нас. Ты хоть раз подумал о том, как будем жить тогда?
– Будем сражаться до победного конца.
– Без денег?
– Не беспокойся. Пока на свете жив хоть один немец, деньги для войны будут,- уверенно сказал Рудольф.
– Дай бог! – неуверенно покачал головой старший Иммерман. – К сожалению, не все немцы так наивны, как мы с тобой. Одни, подобно фельдмаршалу Паулюсу, сдаются русским, а другие с нетерпением ждут их прихода сюда. Боюсь, что к моменту их прихода под флагом фюрера кроме промышленников и финансистов да головорезов из СС и СД не останется ни один немец. Народ, он в общем-то не дурак: кто обещает рай на земле, за ним и пой дет. А коммунисты, как тебе известно, обещают жизнь без войны, без тюрем и концлагерей, жизнь свободную от голо да и безработицы. Подумай хорошенько, кто может устоять перед таким соблазном?
– Немцы устоят. Они не поверят пустым обещаниям коммунистов.
– Нечто подобное мы думали о русских после первой мировой войны, но они пошли за коммунистами. Поэтому нет уверенности в том, что после второй- мировой войны за \ ними не пойдут другие народы. А чтобы этого не случилось, нам заранее надо подумать, как спасти немецкую нацию.
– Не беспокойся, об этом фюрер давно подумал. Упрямство брата рассердило Адольфа:
– С тобой говорят как с человеком, а ты, как старый граммофон, повторяешь давно надоевшую песенку. Пора уж понять тебе одну истину: спасение Германии не в вере в одного человека, каким бы великим он ни был,) а в тех несметных богатствах, которые веками создавались нами – промышленниками и финансистами. К сожалению, собственными силами мы не в состоянии спасти свои капиталы. Нам нужна помощь извне.
– Откуда? – угрюмо спросил младший брат.
Еще в прошлом веке один немец, призывая народы к борьбе за существование, бросил клич: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – и добился неплохих результатов. Наступило время, когда нам тоже нужно выдвинуть свой лозунг: «Буржуазии всех стран, объединяйтесь!» Эту необходимость раньше всех поняли деловые люди англосаксонских стран. Мы же, пропагандируя национальную ограниченность, стремились не к объединению, а к разъединению, в результате чего очутились на краю пропасти.
– И ты хочешь объединиться с врагами немцев? – вытаращил глаза Рудольф.
– Я уже объединил свой концерн; но не с врагами немцев, а с американскими капиталистами, а капиталисту безразлично, кто ему обеспечивает прибыли – немцы или американцы. Я хочу, чтобы это поняли и другие немецкие капиталисты, и как можно скорее, иначе нам не избежать нашествия варваров на нашу любимую родину.
– Напрасно ты расхваливаешь американцев. Все они наши враги. Подумай сам, если бы они не желали гибели Германии, зачем им надо было помогать русским, когда мы почти окружили Москву?
– Американцы прежде всего думают о выгоде. Было выгодно – помогали русским, будет выгодно – помогут нам. Мистер Томсон, который подписал с нами соглашение, прямо заявил: «У деловой Америки нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть только постоянный интерес к получению максимальной прибыли от каждого вложенного доллара». Такую беспринципность возвели они в нерушимый принцип политики своей страны. Если мы хотим выжить, то нам тоже следует руководствоваться этим принципом,- закончил свою мысль Адольф.
– То есть беспринципностью? – усмехнулся младший брат.
– Считай как хочешь. Подписывая соглашение с представителем американской химической корпорации, я больше всего думал о сохранении своего капитала и меньше всего интересовался значениями отдельных терминов.
– И сколько же тебе удалось сохранить своего капитала?
– Примерно столько же, сколько имеем к сегодняшнему дню.
– Как большинство работников гестапо, Рудольф хорошо знал только ремесло палача, а в финансах разбирался плохо. Поэтому объяснения брата не дошли до его сознания. Нельзя ли говорить пояснее? – раздраженно спросил он.
– Пятьдесят один процент наших акций переходит в собственность «Кемикл корпорейшн», но все доходы от акций корпорация будет вкладывать в наш же концерн для расширения производства, пока оно не удвоится по сравнению с теперешним уровнем. Таким образом фактически мы ничего не теряем, но зато получаем твердую гарантию в сохранении всего того, чем мы владели и владеем до сих пор.
– Чем мы должны расплачиваться за такую услугу? – подозрительно покосился Рудольф на брата.
– Пока не многим. Авиация союзников не будет бом бить наши "заводы, если ты выпустишь одного арестанта из тюрьмы на условиях мистера Томсона.
– Говори конкретнее,- потребовал Рудольф. Адольф передал требование мистера Томсона относительно порядка освобождения из тюрьмы Турханова.
«А я так хотел получить звание оберфюрера и железный крест с дубовыми листьями»,- с горечью вспомнил свою недавнюю мечту гестаповец.
Он взглянул на часы и вспомнил слова Швайцера, сказанные им на аэродроме.
– Его сейчас допрашивает один из моих помощников,- пробормотал Рудольф.
– Будьте с ним повежливее, а то ведь я вас знаю, допросите человека, а он тут же богу душу отдаст. С Турхановым так нельзя. Мистер Томсон предупредил, чтобы его доставили к ним целым и невредимым.
– Успокойся, никто не съест вашего Турханова. Ты еще не знаешь большевиков. Скорее они измотают наши последние нервы, чем мы уговорим их отправиться к богу на заслуженный отдых. Пока же меня беспокоит не это, а совсем другое.
– Что именно? – холодно посмотрел на брата Адольф.
– А вот что. Когда ты договаривался с ними, ты по думал, как мы, чистокровные арийцы, будем стоять коленопреклоненно перед твоими компаньонами низшей расы – евреем Барухом и метисом Томсоном?
– Братец ты мой единоутробный, разреши мне заметить тебе в последний раз: басенки о чистоте арийской крови выдуманы неумными людьми для дураков. Запомни раз и навсегда: у кого больше денег, у того чище кровь.
Что ты заладил – все деньги да деньги? – вспылил Рудольф. – Разве величие человека заключается в деньгах?
– А ты думаешь иначе? – усмехнулся Адольф. – Сам посуди, кем бы; ты сейчас был, если бы твой брат не был богатейшим человеком в Линце?
– Не обо мне речь,- сердито фыркнул гестаповец. – Я говорю о фюрере.
– Позволь, позволь! А кто содержит великого фюрера?
– Германское государство. Вот кто!
– А кто содержит германское государство? – не унимался Адольф.
– Народ,- гордо ответил младший брат. – Немецкий народ.
– Не будь ты, братец, столь наивным. Ты забыл мудрую поговорку: «Кто платит, тот и музыку заказывает». Подумай хорошенько, если бы государство содержал на род, а не промышленные и финансовые магнаты, стал бы он посылать себя на фронт, заключать в тюрьмы и концлагеря? Нет, милый мой, и фюрера, и рейхсфюрера [Рейхсфюрер СС – воинское звание Гиммлера], и других руководителей национал-социалистской партии и государства содержат промышленные и финансовые объединения Круппа, Тиссена, Сименса и прочих и прочих; в число прочих можешь включить и наш «Фарбенверке». Они и есть подлинные хозяева Германии. Только от них зависит, кто, и как будет управлять государством. Понял? – спросил Адольф тоном учителя, объясняющего бестолковому ученику азы науки.
Рудольф ответил не сразу. Эту азбучную истину он должен был знать давно, но как-то не обращал на нее внимания, вернее, игнорировал ее, так как было выгодно и удобно думать, что страной управляет народ, от имени которого он сам и его коллеги творили зло, которое на официальном языке имперских заправил называлось борьбой с врагами нации. Теперь, поразмыслив над словами брата, он понял, что решающее слово при рассмотрении вопросов государственной важности принадлежит банкирам и промышленникам, а фюрер и его министры являются только фигурами на шахматной доске, которые передвигаются Круппами и Тиссенами так, как им заблагорассудится.