Хотя Турханов не ожидал ничего хорошего, но без колебаний пошел за офицером. «Куда бы ни повел, хуже не будет, чем в блоке смерти»,- уверенно подумал он.
На аппельплаце тут и там мелькали люди в полосатых куртках и брюках. Одни спешили куда-то, другие проходили не торопясь, словно вышли на прогулку, а третьи стояли на месте и оживленно обменивались новостями, но при появлении на площади эсэсовцев все старались скрыться между ближайшими бараками.
«Должно быть, в общем лагере гораздо лучше»,- подумал Турханов, тоскливо озираясь по сторонам.
Он убедился в отсутствии существенных изменений в лучшую сторону Как и в тат день, когда его после «санобработки» в политабтайлюнге вели в двадцатый блок, в самом центре аппельплаца на виселицах ветер раскачивал три трупа. По-прежнему пахло паленым. Это из труб крематория валили клубы черного дыма, распространяя вокруг едкий запах горелого мяса. Вот и здание политабтайлюнга. Из двери санпропускника, как и прежде, прямо на снег выбрасывают голых людей, прошедших так называемые «водные процедуры», а попросту – пытку холодной и горячей водой.
Эсэсовский офицер привел Турханова в бункер политабтайлюнга, своим ключом открыл одну из железных дверей и втолкнул его в пустую камеру.
– Ждать здесь. Можно посидеть,- сказал он, указав на железную табуретку, наглухо привинченную к цементному полу.
Турханов сел. В подобных случаях раньше он обычно обдумывал свое положение, старался угадать намерение врагов, и если это ему удавалось, то разрабатывал дальнейшую линию поведения. На этот раз он был так изнурен, что стоило ему присесть, как сразу впал в забытье.
Сколько времени находился в таком состоянии, он и сам не знает. Разбудил его какой-то странный звук, похожий на карканье ворона. Не сразу сообразил, откуда исходит такой отвратительный звук, но, когда он повторился, Турханов вспомнил, что так каркают здесь тяжелые железные двери, когда их открывают или закрывают. Вспомнив об этом, полковник обернулся и увидел только что вошедших шефа гестапо с переводчицей. При виде заспанного Турханова они оба улыбнулись, но по-разному – штандартенфюрер с ухмылкой, а девушка с неподдельной радостью.
– Должно быть, вы не ждали нас, а мы вот ждали, ждали да решили сами заглянуть к вам. Что поделаешь, как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет сам идет к горе. Добрый день, полковник! – продолжая ухмыляться, иронически поклонился Иммерман.
Слова шефа Фанни перевела на русский язык, а потом, приветствуя узника, сама кивнула головой. Турманов ответил тем же.
– Признаться, я так привык к нашим задушевным беседам с вами, что без них просто скучно стало жить,- все еще пытался балагурить гестаповец. – Хочется надеяться, что вам тоже не безразлична наша встреча.
Конечно, штандартенфюрер лгал. Не скука привела его сюда, а страх. В ту ночь одна из американских «летающих крепостей», направленных для уничтожения военных объектов в южной Германии, по ошибке сбросила тяжелую бомбу на территорию одного из заводов, принадлежащих концерну «Фарбенверке». Бомба эта большого вреда не причинила, но хозяин завода перепугался не на шутку. «Несомненно, это дело рук мистера Томсона,- сказал Адольф Иммерман при встрече с братом. – Предупреждает нас больше не мешкать с передачей советского полковника в руки американской разведки. Прошу тебя, Рудольф, не раздражай их понапрасну. Они не такие люди, чтобы мы не считались с их интересами. Сегодня они разрушили склад готовой продукции одного цеха, следующий раз, если вовремя не отправишь к ним Турханова, взорвут действующий цех, а может быть, и весь завод. Ради бога, избавь нас от беды!»
Рудольф и сам понимал, что с этим делом дальше тянуть нельзя.
– Хорошо,- согласился он с братом. – Сегодня же еще раз поговорю с этим проклятым Турхановым. Думаю,
десятидневное пребывание в изолирблоке кое-чему научило его. Может быть, теперь перестанет упрямиться.
Он тут же по телефону связался с комендантом Маутхаузена и попросил его распорядиться о доставке Турханова из двадцатого блока в бункер политабтайлюнга.
Теперь он удобно устроился за единственным столом следственной камеры, рядом посадил переводчицу, из портфеля достал письменные принадлежности и приготовился к серьезному разговору.
– Шутки в сторону! – начал он – Надеюсь, вы не забыли нашу последнюю встречу. Помните, я тогда предложил вам не порывать со мной связи и сразу же сообщить через блокфюрера в гестапо о своих намерениях. Скажи те, вы по-прежнему отказываетесь давать подписку о сотрудничестве с нами?
Фанни перевела эти слова весьма старательно. При этом она бросила на Владимира Александровича выразительный взгляд и от себя добавила- «Ради бога, зря не раздражайте его».
Просьба девушки не могла не смутить Турханова, но в то же время и не изменила его прежнего решения.
– Не вижу оснований для пересмотра своих взглядов,- коротко ответил он.
– Не верю! – воскликнул Иммерман. – Неужели вы не поняли той простой истины, что только согласие принять мое предложение может избавить вас от мучительной смерти?
– Понять-то понимаю, да не хочу ценою предательства вымаливать себе спасения.
– А разве я предлагал вам стать предателем? – с притворным возмущением спросил гестаповец. – Вспомните-ка, не говорил ли я вам о том, что подписка мне нужна только для самооправдания на тот случай, если мое начальство заинтересуется причинами вашего освобождения.
Допустим,- сказал Турханов. – Тогда объясните, пожалуйста, что заставляет вас проявлять обо мне такую заботу. Только не ссылайтесь на записку мистера Томсона, она фальшивая.
Иммерман хотел было оспорить такое мнение, но, будучи не уверенным в успехе, решил попусту не тратить времени.
– Хорошо, не стану скрывать от вас свое беспокойство в связи с последними сообщениями С фронтов. Надо быть готовым ко всему. Возможно, после войны мне самому придется искать заступничества среди нынешних врагов. Вот и подумал я: не откажете же вы мне в покровительстве, если сегодня сам избавлю вас от верной смерти.
«Бедняга,- не без насмешки подумал Турханов. – Ре шил заступников заготовить впрок. Так я и поверил волку в овечьей шкуре».
Однако до поры до времени он решил не обнаруживать свои подлинные чувства. «Пока я весь в его руках,- думал полковник. – Захочет – помилует, не захочет – казнит. А если я погибну, кто предупредит людей о той грозной опасности, которая готовится в секретных лабораториях профессора Вагнера? Вместо того чтобы эффектно подставить свою шею под топор палача, не лучше ли сначала попытаться перехитрить палача и остаться живым, чтобы продолжать борьбу за лучшее будущее человечества?»
– На войне всякое бывает,- неопределенно заявил он. – Благородный поступок одного из противников, конечно, может вызвать ответное чувство у другого, в том числе и чувство взаимной выручки. Но игра должна быть честной, а вы, обещая спасти мое тело, губите душу.
– То есть как это понять? – живо откликнулся Иммерман.
– Прежде чем выпустить на свободу, вы хотите взять с меня подписку о добровольном согласии сотрудничать с гестапо,- начал Турханов.
– Да,- перебил его фашист. – Но я говорил вам, что это чистая формальность. Еще раз заверяю вас, она нужна мне только как оправдательный документ. Поверьте мне, я не обманываю вас.
Допустим, получив подписку, вы действительно не убьете меня, хотя и нет полной гарантии в противном. Но можете себе представить мое положение, независимо от того, жив я или мертв, когда ваши архивы попадут в руки советских органов, в чем я нисколько не сомневаюсь? Если я буду тогда жив, меня арестуют как предателя, а если буду мертв, то навсегда будет опозорено мое имя Понимаете, даже родная мать будет вспоминать меня только с проклятием. – Заверяю вас, подписка никогда не попадет в архивы гестапо,- я ее уничтожу, как только вы переправитесь через швейцарскую границу,- пообещал Иммерман.
"- Думаете, это спасет меня от опасности? – спросил Турханов. – Советские люди не настолько наивны, чтобы не спросить у меня: «Почему фашисты- выпустили вас на свободу, когда убивали других тысячами? Не потому ли, что вы тайно сотрудничали с ними?» Подумайте, как тогда рассеять их сомнение?