Кальтенберг резко повернулся, но посмотрел не на женщину, а на конвоира.
— Вы слышали мое приказание? — спросил он.
— Так точно! — снова стукнул каблуками боец.
— Тогда чего же торчите здесь? Идите и исполняйте!
Конвоир схватил женщину за руку и поволок к выходу. Но у самой двери Берта вырвалась, упала на колени и закричала не своим голосом:
— Не убивайте меня! Я все расскажу! Ради бога, не убивайте!
Конвоир снова схватил ее и потянул к двери, но офицер остановил его:
— Подождите, Вернер! Пока выйдите, но далеко не уходите! А вы, фрау Планк, садитесь!
Умело разыгранная сцена убедила Берту, что ее жизнь и правда висит на волоске. Теперь, услышав об отсрочке, она с трудом поднялась с земляного пола, потом, обессиленная, повалилась на нары и громко зарыдала.
Конрад знал, что в таких случаях твердость помогает куда лучше, чем сочувствие. Поэтому он спросил резко:
— Долго мне еще ждать?
И действительно, Берта медленно поднялась и села. Придерживая одной рукой полы халата, другую протянула к Кальтенбергу:
— Простите, пожалуйста! Я сейчас… Нет ли у вас глоточка воды?
Конрад поднес к ее рту котелок. Дробно стуча зубами о край, она сделала несколько глотков, после чего заметно успокоилась и вытерла слезы.
— Да, мой муж является начальником абвергруппы 505, - поспешила она признаться. — Сюда мы прибыли в октябре прошлого года. По указанию адмирала Канариса из дивизии «Бранденбург» в распоряжение мужа выделили неполную роту солдат с офицерами. Офицеров всего двадцать, половина из них работает непосредственно у мужа, остальные в Охране.
— Чем занимается абвергруппа?
— Подбирает из военнопленных людей и после подготовки засылает в различные партизанские отряды. Там они собирают нужные сведения и присылают в абвергруппу. Мой муж составляет сводные отчеты на основе этих донесений. Потом представляет их в штаб армии, какой именно, я не знаю.
— Назовите мне фамилии агентов абвера, засланных к партизанам.
— Я плохо запоминаю имена русских и поляков. Кроме того, у нас их называют не по фамилиям, а только по номерам.
Далее, по требованию Конрада, Берта дала подробную характеристику каждому офицеру, служащему у ее мужа, рассказала о расположении отдельных служб абвергруппы. Очень неохотно отвечала она на вопросы о тюрьме на территории господского двора, о заключенных, там содержащихся.
— Есть среди них женщины? — спросил Кальтенберг.
— Зимою было много. Теперь как будто бы осталось две или три.
— Кто они такие?
— Я их не видела, не интересовалась. Слыхала, что польки. Вообще в тюрьме содержатся в основном поляки. Правда, попадаются и русские.
— Какова судьба заключенных?
— Точно не скажу. Одних увозят куда-то, других засылают к партизанам, а третьи умирают.
— Сами?
— Откуда мне знать? Я же там не бываю. Вижу из окна, как хоронят.
— Еще что вы знаете?
— Больше ничего. Поверьте мне, ничего больше не знаю.
Кальтенберг сделал недовольную мину, хотя и получил довольно определенное представление о характере деятельности полковника Планка и его приближенных. Но интуиция подсказывала ему, что Берта выложила далеко не все. Поэтому он решил еще раз испытать на ней действие, страха. Сложил листы бумаги, куда записал показания, аккуратно вложил их в полевую сумку, мельком взглянул на Берту, словно давая понять, что потерял к ней всякий интерес, медленно встал.
— Ничего нового вы мне не сообщили. Все это я давно знал. Вернер! крикнул он, не глядя на женщину.
Берта снова насмерть перепугалась.
— Подождите, господин гауптштурмфюрер! — закричала она, протягивая к нему руку. — Кажется, я еще кое-что вспомнила.
В дверях показался конвоир, но Конрад сделал ему знак удалиться.
— Я слушаю, — сказал он, садясь с явной неохотой и не доставая бумаги из сумки, что означало: ничего интересного от дальнейшей беседы он не ожидает.
— Я вам сообщу что-то очень важное, но обещайте, что вы не убьете меня! — попросила Берта, чуть не плача.
— Хорошо, обещаю. Только учтите: обмануть меня вам не удастся. Я тщательно проверю ваши показания.
— О, можете не затруднять себя! Я скажу вам только правду… Вот, слушайте… Моему мужу поручено подготовить физическое уничтожение всех, кто вышел из рода графов Бохеньских. Об этом я узнала совершенно случайно. Как-то недели две назад Ганс встал очень рано и, не одеваясь, сел писать письмо. Я подумала, что письмо это частное, так как все служебные бумаги он составлял в служебном кабинете и писал их не от руки, а диктовал машинистке. Когда-то у него была в Берлине любовница, я знала, что он до сих пор не порвал с ней. Меня разбирало любопытство. Когда он, закончив писать, пошел умываться, я быстро встала, вытащила письмо из незаклеенного конверта и прочла…