— По-моему, места хватит всем. Больных и раненых у нас не четырнадцать, как вы сосчитали, а всего тринадцать, — ответил Соколов.
— В число раненых я включаю и Эсфирь, — уточнил полковник. — Врач опасается, что если она не попадет к опытному ортопеду, то на всю жизнь может остаться хромой. Жалко девушку. Надо немедленно доставить ее в клинику.
— Да, хромота для женщины, пожалуй, не лучше смерти. Зденек знает?
— Пока нет.
— А если он не захочет с ней расстаться?
— Придется. Живы будут — встретятся после войны. А девушку мы должны спасти.
— Хорошо, я скажу Яничеку. Он подготовит ее к отправке в Советский Союз. Здесь я предлагал бы оставить Альтауса. И расстрелять.
— Да, смерти он, конечно, заслужил. Но для разоблачения Планка, возможно, понадобится свидетель.
— Ничего, — засмеялся Соколов. — Нордау это сделает не хуже Альтауса. Только постарайтесь поссорить его с Планком.
— Каким образом? — улыбнулся и Турханов.
— Очень просто. Позвольте ему подслушать допрос Планка, а того заставьте высказаться о Нордау. Я уверен, этого будет вполне достаточно.
— Кажется, ты не совсем равнодушен к этому молодому фашисту, — заметил Турханов.
— Он не состоит в нацистской партии и человек вроде бы неплохой.
Полковник согласился с ним. Соколов перешел в соседнюю комнату, отделенную от штаба перегородкой. Конвоиры привели капитана Нордау. Увидев советского полковника, он вытянулся и, как положено по уставу, отдал честь.
— Садитесь! — предложил Турханов. — Я вызвал вас, господин Нордау, чтобы расспросить об абвергруппе 505, в частности о ее начальнике.
— Прошу прощения, господин полковник, военная присяга запрещает мне говорить с противником о служебных делах.
— Надеюсь, вы понимаете, чем это может кончиться для вас?
— Я — солдат, а солдат всегда готов к смерти, — твердо ответил капитан.
— Что ж, ответ неплохой. Мы поговорим на эту тему позже, а пока идите в ту комнату, — сказал полковник, показывая на перегородку.
Увидев Соколова, сидевшего у маленького окошечка, Нордау оживился.
— Господин Астахов, вы тоже попали в плен? — спросил он.
— Об этом после, — предупредительно подняв руку, остановил его Соколов. — Мы получили возможность вы слушать исповедь полковника Планка. Помолчим и послушаем, что он скажет о нас.
Нордау молча сел. В это время в землянку ввели шефа абвергруппы.
— Я протестую! — заявил он. — Согласно Женевской конвенции, меня, раненого военнопленного, вы обязаны лечить, а не мучить допросами!
— Не кривляйтесь, полковник Планк! — оборвал его Турханов. — Когда подвергали зверским пыткам пленных партизан, вы хоть раз вспомнили о Женевской конвенции?
— Она распространяется только на регулярные войска, а не на партизан, отпарировал Планк.
— А если не распространяется, чего же тогда требуете от нас их соблюдения? Будьте логичными!
Наступило тягостное молчание. Слышно было, как ерзал и тяжело дышал Планк.
— Но мы, в отличие от фашистов, не подвергаем пленных пыткам и даже не расстреливаем без суда, — продолжал Турханов. — Вас я на самолете отправлю в Советский Союз. Более того, если честно ответите на мои вопросы, предоставлю вам возможность спасти жизнь вашего адъютанта. Здесь у нас нет лагерей для военнопленных, а там 6н может облегчить вашу жизнь и, кроме того возможно, Даст показания в вашу пользу.
— Там он мне не понадобится, — отрезал Планк.
— Подумайте, полковник. Если вы не согласитесь спасти капитана Нордау, можете нажить в его лице непримиримого врага.
— Вы дали понять, что его здесь ждет смерть. А для меня мертвый враг лучше живого свидетеля. Оставьте Нордау у себя и делайте с ним что хотите.
— А как с моими вопросами? Вы будете на них отвечать?
— Отвечу, если они не касаются моей служебной деятельности.
— Нас интересует именно это.
— За разглашение служебной тайны меня ждет смерть, а я еще хочу жить.
— Смерть вас ждет в любом случае.
— Объясните!
— Гестапо вас расстреляло бы за то, что допустили разгром абвергруппы со всей ее охраной. Но это не самое страшное. Где бы вы ни находились, вас убили бы абверовцы за предательство.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— О плане «Финдлинг», изложенном вот здесь. Турханов извлек из полевой сумки толстую тетрадь в коричневом кожаном переплете и показал ее Планку. Тот побледнел, широко раскрыл глаза и инстинктивно протянул руку к своему дневнику, но Турханов быстро спрятал тетрадь в сумку.