- Ты меня не понимаешь, - начал раздражаться Зильберман. - Скажи на милость, как же нам гордиться, если он не еврей?
- Американцы, англичане и другие народы гордились бы.
- Американцы - это не нация, а жители Америки. В их жилах течет кровь десятков народов. У нас, у евреев, нет своего государства, поэтому мы не можем быть просто жителями какого-нибудь государства, нам надо быть евреями. Иначе еврейский народ перестанет существовать.
Зильберман подождал, что скажет девушка, но та молчала. Однако он чувствовал, что внутренне она несогласна с ним. А ему хотелось бы, чтоб она не противоречила ему ни в чем. В последнее время он много думал о ней, о ее судьбе. Она нравилась ему. Он хотел удочерить ее, но девушка отказалась. После долгих размышлений Зильберман пришел к выводу, что им надо соединиться иным способом. "Конечно, я старше на девять-десять лет, - думал он. - Но даже талмуд допускает такие браки. Сделаю ей предложение. Вряд ли она откажется. Где ей сейчас найти другого жениха?"
- Послушай, Эсфирь, - начал он. - Силою судеб мы с тобой очутились вдвоем в чужом стане. Это нас ко многому обязывает. Мы должны доверять друг другу, помогать, выручать из беды. Кто знает, что готовит нам день грядущий! Может, мне не суждено дожить до конца войны... Но я не хочу уйти из этого мира, не оставив потомства... Эсфирь, милая! Я тебя уважаю... Ты мне нравишься... Давай поженимся!
Слова эти испугали молодую девушку. Она вскочила как ужаленная.
- Нет! - резко ответила она.
- Но почему? - с недоумением взглянул он в ее бледное лицо.
В голосе Зильбермана было такое разочарование, такая горечь, что девушке стало жалко его. Она попыталась представить Зильбермана в роли своего мужа, но его тут же заслонил другой образ, образ человека, который спас ее от верной смерти в страшном немецком концлагере. "3денек, я никогда ни на кого не променяю тебя!" - словно клятву, произнесла про себя она.
- Турханов не разрешит, - сказала она первое, что пришло на ум. Помнишь, что он сказал, когда ты захотел удочерить меня? Ты же мой начальник, а между начальником и подчиненными семейственность не допускается.
- Ты не поняла его. Просто он знал, что искусственно изданные родственные отношения рано или поздно превратятся в иные, более естественные. Поэтому он не принял всерьез мое предложение удочерить тебя. А на наш брак обязательно согласится.
- В его стране браки допускаются только между совершеннолетними, а мне еще не исполнилось восемнадцати.
- Ты не советская гражданка. Законы Советского Союза на тебя не распространяются. А по талмуду брачный возраст наступает раньше.
Такая назойливость начала злить девушку.
- Я люблю другого... - сказала она.
На это возразить было нечего. Лев Давыдович понял безнадежность своего положения. Он не стал допытываться, кого она любит. Ясно было одно: Эсфирь могла полюбить кого угодно, только не еврея, а этому, по его мнению, не могло быть ни объяснения, ни оправдания. Он поднялся, посмотрел на небо, где уже загорелись первые звезды, вздохнул и, не говоря ни слова, зашагал в сторону лагеря.
Эсфирь хорошо понимала, что с ним происходит, поэтому не стала мешать ему томиться в одиночестве и возвратилась в землянку одна. Там ее поджидала Алина.
- Где ты была? - спросила она, глядя на нее с упреком.
- А разве я не могу отлучиться? - спросила Эсфирь. - Если кому понадобилось лекарство, вы могли отпустить без меня.
- В том-то и беда, что не могла. Приходил Яничек. Ждал тебя почти четыре часа. Полчаса назад ушел, так и не сказав, за каким лекарством приходил, - иронически улыбаясь, сообщила Вольская.
- Куда он ушел? - чуть не заплакала Эсфирь.
- Говорил, в город.
- Я его догоню! - бросилась девушка к двери; Но Алина удержала ее:
- Не догонишь. Кальтенберг увез его на машине...
Глава двадцать восьмая
Турханов принял предложение Адама Краковского о совместных действиях. Это привело к замечательным результатам. Особенно довольны были разведчики и подрывники. До сих пор в польском батальоне не было специальной команды подрывников. С помощью майора Громова такая команда была создана, и через неделю она пустила под откос первый воинский эшелон. О бойцах из взвода Волжанина и говорить не приходится: теперь на наблюдательных постах вдоль железных дорог вместе с советским партизаном всегда дежурил польский жолнеж, что почти свело на нет инциденты с польскими железнодорожниками.
- Владимир Александрович, - обратился Адам Краковский к Турханову при очередной встрече, - помнишь, в Испании у вас немецкие коммунисты из Интернациональной бригады создали специальную разведывательную группу. Бойцы, переодевшись в форму гитлеровцев, сражавшихся на стороне франкистов, свободно переходили линию фронта и возвращались с весьма ценными сведениями о противнике. Как ты думаешь, не воспользоваться ли нам этим опытом?
- Что ж, мысль неплохая, но где найти немцев для комплектования разведотряда?
- Обойдемся без них. В моем батальоне половина личного состава говорит по-немецки. Среди них немало таких, кто родился и вырос в Германии, учился в немецких учебных заведениях. Я уверен, даже члены пресловутой комиссии по определению чистоты арийской расы не отличи ли бы их от настоящих немцев.
- Тогда за чем же дело стало?
- К сожалению, никто из них не служил в немецкой армии и не знает тамошних порядков. Поэтому, попав к немцам, легко могут засыпаться.
- Да, это так, - согласился Турханов.
- Но есть выход. В твоем отряде, как мне говорили, есть настоящий немецкий офицер. Что, если поручить ему подготовку разведотряда? Как ты думаешь, можно ему доверить такое дело?
- Почему бы и нет! Его прошлое не внушает никаких опасений. Отца его убили штурмовики во время первомайской демонстрации. Мать погибла в гестапо. Оба они были коммунистами.
- Странно. Как же тогда сын коммунистов стал фашистским офицером, да еще эсэсовцем? - удивился Краковский.
- Я интересовался этим. Оказывается, после гибели родителей его, мальчишку, забрала к себе тетка, жена богатого пивовара из Мюнхена. Ее муж в то время был местным предводителем штурмовиков. По настоянию жены он усыновил сироту и вместе с родным сыном пропустил через все школы фашистского воспитания. Но трагическая гибель отца и матери от рук фашистов не стерлась из памяти юноши даже тогда, когда по настоянию приемного отца он маршировал сначала в рядах "Гитлерюгенда", а потом в военном училище. Война окончательно открыла ему глаза, и он при первой же возможности перешел к советским партизанам. Недавно он нам добыл крупного деятеля организации ТОДТ. По распоряжению Штаба партизанского движения я отправил его самолетом на Большую землю, а самого немецкого офицера представили к правительственной награде. Я уверен, он полностью оправдает наше доверие...
В тот же день Кальтенберг отобрал двадцать человек. Все они прекрасно знали немецкий язык. Когда их одели в эсэсовскую форму, доставленную в отряд Яничеком, их и правда нельзя было отличить от настоящих эсэсовцев. С этого времени Конрад начал носить знаки различия гауптштурмфюрера СС, а его заместитель поручик Юлек - оберштурмфюрера СС.
Обучение вновь испеченных "эсэсовцев" продолжалось ровно две недели. Муштровка дала прекрасные результаты.
Теперь оставалось проверить, как примут наших разведчиков фашисты. К тому времени в штабе отряда имелись довольно полные данные о дислокации немецких войск в окрестных населенных пунктах. Кальтенберг просмотрел их и с разрешения командования выехал со своей группой в ознакомительную поездку. Для этой цели партизаны использовали вездеход, захваченный у жандармов. Правда, пришлось его перекрасить, вместо эмблемы полевой жандармерии нарисовать фашистскую свастику и сменить номер.
Первый экзамен отряд выдержал неплохо. В пути группа Кальтенберга несколько раз встретилась с немцами, дважды проехала через контрольно-пропускные пункты, установленные при въезде в крупные населенные пункты, и, заехав в расположение зенитной батареи, заправила автомашину горючим. Нигде она не вызвала никаких подозрений.
"Что еще сделать?" - думал Конрад, подъезжая к реке Танев. Вдруг он заметил бронетранспортер, одиноко стоявший на берегу метрах в шестидесяти от дороги. Людей в машине не оказалось.