Наступила ночь. Надо было решить, что делать дальше. Командиры собрались на совещание. Логика подсказывала, что под прикрытием ночи надо форсировать реку и уйти в леса на том берегу. Об этом и сказали Пуяндайкин с Колпаковым. Но от успеха, как известно, кружится голова.
- Покинуть без боя такие выгодные позиции может только трус или предатель, - заявил командир роты. - Сегодня мы взяли реванш за утреннее поражение, а завтра, если только немцы не удерут ночью, разгромим их полностью. Уничтожить целый артиллерийский дивизион противника силой одной стрелковой роты партизан - знаете, какое это событие? Наша блестящая победа навсегда войдет в историю партизанской войны. О ней заговорит весь мир! Вы как хотите, но я не покину эту высоту.
- И я! - решительно стал на его сторону командир второго взвода.
- Я тоже! - присоединился к ним командир третьего взвода.
Колпаков начал колебаться. "Кто знает, - думал он. - Может, Айгашев и прав".
- Хорошо, пусть будет так, - сдался он.
Чувство ответственности за жизнь людей, за порученное дело не позволило Пуяндайкину согласиться с ними.
- Давайте спросим у младших командиров и рядовых бойцов, посмотрим, что они скажут, - предложил он.
Это уже была глупость, и Айгашев не преминул воспользоваться ею.
- А кто тебе позволит устраивать плебисциты во время боя? - накинулся он на Пуяндайкина. - Уставами Красной Армии подобная чушь не предусмотрена, а отсебятиной заниматься я никому не позволю.
Замполит понял свою ошибку. Ничего не поделаешь, пришлось прикусить язык.
Так было принято решение остаться на месте и использовать ночь для укрепления позиций. Заняв круговую оборону и выставив боевое охранение, рота приступила к выполнению приказа командира. Правда, в душе многие надеялись, что немецкий артдивизион, по всей вероятности спешащий на фронт, не станет задерживаться из-за роты партизан и ночью уйдет своим путем. В самом деле, бить по неполной роте плохо вооруженных партизан из тяжелых орудий было бы равносильно стрельбе из пушек по воробьям. Но, как скоро выяснилось, немцы не собирались уходить. Около полуночи к артиллеристам подошли танки. Через некоторое время гул моторов послышался и с противоположного берега реки. Айгашев в это время безмятежно спал. Командир третьего взвода Юркин с трудом разыскал его и с не меньшим трудом разбудил.
- Что случилось? - спросил майор.
- С того берега вернулись разведчики, - доложил Юркин.
-На чем они переправились? - перебил его майор.
- Нашли небольшую рыбацкую лодку, она берет четырех человек. Сделали четыре рейса. Они видели, как в деревню прибыли солдаты. Насчитали около ста человек. Что будем делать?
- Как что? Будем бить фашиста.
- Но они нас окружают. К утру мы окажемся в мышеловке. Пока дверцу не захлопнули, может, переправимся через реку, уйдем отсюда, как советовал замполит? - спросил комвзвода.
- Об этом не может быть и речи! - строго сказал Айгашев. - Иди и. продолжай наблюдение за противником. Лодку держи наготове. Возможно, я сам переправлюсь на тот берег, посмотрю, чем занимается враг и как его лучше бить.
Юркин хотел еще что-то сказать, но майор нетерпеливо отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
"Да, дела, - размышлял Айгашев. - Пожалуй, мы правда попали в ловушку. Как же быть? Неужели это конец?"
Дрожь пробежала по телу. Впервые смерть предстала перед ним не как нечто отдаленное, возможное, а как вполне реальная опасность. Мысль его заработала лихорадочно. Остался ли хоть какой-нибудь шанс спастись? Вряд ли. В таких случаях люди говорят: "Погибать, так с музыкой". Но Айгашев привык рассматривать все, что делалось вокруг и что предстояло делать ему самому, с точки зрения: "А что мне это даст?", "А что я получу от этого?" И теперь, почувствовав близкую гибель, он не изменил своей привычке. "Конечно, рассуждал он, - если смерть неизбежна, очевидно, следовало бы принять ее героически. Но Что мне это даст? Посмертную славу? Почет, уважение и материальные выгоды моей семье? Предположим, но какое мне дело до всего этого? Ведь меня тогда уже не будет!"
Тут он остановился и начал вспоминать случаи из жизни, когда люди "погибали с музыкой". Один боец в. сорок первом году, когда наши войска, не выдержав натиска врага, начали отступать, обвязался гранатами и бросился под немецкий танк. Танк взорвался, наши бойцы вернулись в окопы и отбили атаку врага, а героя посмертно наградили орденом Красного Знамени. Другой, молодой лейтенант, будучи в разведке, ворвался в немецкий штаб и из автомата расстрелял более двух десятков офицеров. Ему присвоили звание Героя Советского Союза, но тоже посмертно. Третий, кажется, майор, будучи в лагере военнопленных, лопатой раскроил череп одному из охранников, который особенно жестоко обращался с пленными. Немцы его в тот же день повесили на аппельплаце... "Все они совершили подвиг, но зато их давно нет в живых. А я вот не гонялся за славой и цел до сих пор. Конечно, если заранее знать, что останусь в живых, тоже стоило совершить героический подвиг, но ведь никто не может мне ничего гарантировать. Что ни говори, жизнь героя всегда короче жизни обыкновенных людей. Взять хотя бы ту же пулю, которую мы называем дурой. В кого она легче попадает? В героя, который первым идет в атаку, или в труса, лежащего на дне окопа? Значит, если хочешь дольше жить, не мечтай о славе. Вот мое кредо. Да, мое кредо", - прошептал Айгашев.
Он встал, проверил оружие, боеприпасы. Все было на месте. Посмотрел на небо - луны не видно, а звезды мерцали так же, как и миллионы лет назад.
"Лодка берет четырех. Возьму с собой трех бойцов и уйду из отряда, решил он. - Конечно, меня назовут трусом, скажут: бросил роту на произвол судьбы. Ну и пускай говорят! Лишь бы выжить, а там уже что-нибудь придумаю..."
Он разбудил Колпакова и отвел его в сторону.
- Послушай, друг мой! - обратился он к нему. - Из всех моих подчиненных ты самый храбрый, стойкий и способный командир. Поэтому я решил оставить тебя временно своим заместителем.
- А разве вы уходите? - удивился и насторожился командир взвода.
- Да, друг мой! Только что с того берега вернулись разведчики. Они доложили, что в деревне встретили группу Кальтенберга. Я поеду с Конрадом в отряд и к утру приведу сюда одну или даже обе роты. Тогда мы наверняка разгромим немцев. Только не отступайте ни на шаг, защищайтесь...
- А если помощь не подоспеет?
- Об этом и не думай. Немцы до утра не станут атаковать, а на заре мы будем здесь, зайдем к ним с тыла и внезапным ударом уничтожим всех до единого.
Колпаков почувствовал что-то неладное. Слова майора не внушали ему доверия. Прямо сказать об этом он не мог, но все же не удержался от вопроса:
- Замполит знает об этом?
- Жалко его будить. Весь день был на ногах, умаялся, бедняга. Ведь он не строевик, походы ему даются тяжело. Пусть спит, утром скажешь.
О своем заместителе Айгашев всегда отзывался с пренебрежением, на сей же раз вдруг проявил заботу, и это обезоружило Колпакова. Он больше не стал тревожить командира вопросами.
- Хорошо, я постараюсь оправдать ваше доверие, - сказал он со вздохом.
- Я в этом нисколько не сомневался. Выдели мне трех бойцов, и мы переправимся на тот берег. А то боюсь, как бы Кальтенберг не уехал на своем бронетранспортере.
Скоро от берега отчалила небольшая рыбацкая лодка. Некоторое время она плыла по течению, придерживаясь тени деревьев, тихо дремавших на берегу, потом круто свернула налево, пересекла полосу воды, ярко освещенную луной, после чего скрылась в кустах на противоположном берегу.
Глава тринадцатая
Проводив командира, Колпаков пошел по взводам. Бойцы рыли окопы полного профиля, а кое-где соединили их ходами сообщения. Лопат не хватало, поэтому приходилось работать по очереди. Но все же за ночь сделали много. Колпаков уже сообщил о своем новом назначении, поэтому к нему везде обращались как к командиру роты.
- А что нам делать, если Айгашев не успеет? - не раз спрашивали его.
Он всем отвечал одинаково:
- Будем бить фрицев.
- Это так, - соглашались бойцы. - Но немцев ведь куда больше? Что же делать?..
- Каждый партизан стоит десятерых фашистов! Поэтому запомните: пока не уничтожите десять фрицев, из строя не выходить. Понятно?