- Бесстыдница... - пробормотала девушка.
- Ошибаешься, милая, - просто я не ханжа. Потому не стыжусь показываться людям в таком виде, в каком нас создал господь бог по образу и подобию своему.
Берта взяла свое платье, взглянула на Конрада, словно ожидая от него одобрения, но, не дождавшись, надулась, повернулась к нему спиной и начала медленно одеваться.
- Извините, милые дамы, не буду вам мешать... Одевайтесь, позавтракайте, а примерно через час начнем работать, - сказал Кальтенберг.
- Кого из нас вы сегодня вызовете первой? - поинтересовалась Берта.
- Кого бог пошлет, - пошутил Конрад.
- Бог всегда милостив ко мне. Значит, встретимся через час?..
Кальтенберг действительно решил начать с допроса Берты. В назначенное время конвоир привел ее в землянку. Она была уже одета, скромно и аккуратно, как женщина, идущая на работу в учреждение или контору. На ней было темное шерстяное платье с длинными рукавами, закрывающее шею и колени. По всей видимости, сама Берта была недовольна своим нарядом. Конрад заметил это и решил подтрунить над ней:
- Извините, фрау Берта, но мне кажется, что полковник Планк не особенно балует вас нарядами...
- Все мужья глупы как пробки, - презрительно надула она губки. - Мой Ганс в этом отношении не составляет исключения. Присылая мне это платье, он, конечно, надеялся, что в нем я буду выглядеть как настоящее пугало и не привлеку внимания чужих мужчин. Но у него, как всегда, не хватило ума, чтоб сообразить простую вещь: женщина в случае необходимости может снять платье...
Конрад прервал ее.
- Нам предстоит серьезный разговор, фрау Планк, - сказал он строго.
- Надеюсь, сегодня вы не станете пугать меня расстрелом?
- Нет, беседа у нас будет мирной... Вчера вы упомянули о лейтенанте Остермане. Вчера же вечером мой помощник встретился с ним. Адъютант вашего супруга попытался подкупить моего помощника, чтоб тот за определенную плату устроил ему свиданье с Эльзой. Меня это удивило. Если он выполнял волю своего начальника, то должен был бы прежде всего встретиться с его любимой женой. Не так ли?
- Конечно, так. Но на этот раз он выполнял не его волю, а свою собственную...
- То есть?
- Бедняга по уши влюблен в мою золовку, а мы вся чески его поощряем, ибо он единственный сын очень богатых родители и к тому же - славный малый. Если можете, устройте им свидание.
Конраду хотелось спросить, как относится к нему сама Эльза, но, поразмыслив, решил, что Берта сразу же истолкует его вопрос так, как ей будет удобнее. "Спрошу лучше у самой Эльзы, - подумал он. - Если захочет, расскажет..."
- Я подумаю, - пообещал он. - Вчера вы также упомянули о графине Бохеньской и ее дочери. Где они находятся в настоящее время?
- В домике садовника, в строжайшей изоляции. Входить к ним могут только трое: мой муж, старший следователь и солдат, доставляющий им еду.
- К чему такие строгости, не понимаю...
- Чего тут непонятного? - удивилась Берта. - С одной стороны, они служат приманкой для Тадеуша Бохеньского, с другой стороны, систематически подслушивая их разговоры между собой, мой муж узнает о польском сопротивлении...
- Неужели ваш муж, полковник вермахта, стоит за дверью и подслушивает разговоры женщин?
- Зачем же ему делать это самому? - презрительно фыркнула жена полковника. - За него работает техника. В стенах дома садовника установлены микрофоны.
- Вот оно что! А польза-то есть от такого подслушивания?
- Думаю, что есть. Как-то муж говорил об аресте одного доктора, большого друга семьи Бохеньских. Будто бы адрес его конспиративной квартиры, где он скрывался, узнали, подслушав разговоры этих женщин. Муж надеялся выяснить у доктора, где скрывается Тадеуш, но он неожиданно скончался в тюрьме,
- Наверно, не выдержал пыток?
- Вы думаете, у нас пытают?
- Не думаю, а знаю. В немецких тюрьмах повсюду творятся беззакония. Тюрьма полковника Планка не исключение, - сухо сказал Конрад, глядя ей прямо в глаза.
- Почему вы так на меня смотрите? Разве я виновата, что в наших тюрьмах не соблюдают законы?
Лицо Берты вдруг омрачилось. Она вспомнила о первом допросе, когда она чуть не стала жертвой этого странного человека, то любезного и внимательного, то строгого, жестокого, и невольно съежилась, будто ее облили холодной водой. "Нельзя мне спорить с ним, нельзя раздражать его, - подумала она. - Ни на минуту нельзя забывать, что моя жизнь в его руках".
- Виноваты все немцы, потому что терпят такие по рядки. Но бог с ним, с этим несчастным доктором... Лучше расскажите, что вам известно о взаимоотношениях вашего мужа с руководителями абвера? Только прошу помнить о нашем уговоре: вы будете откровенны, а я - справедлив к вам.
Берта хотела было ответить отрицательно, ссылаясь на неосведомленность, но предупреждения Конрада снова подействовали на нее отрезвляюще, и она решила ничего не скрывать. "Ласковый теленок двух маток сосет", - подумала она.
- В "Лисьей норе", как называли резиденцию адмирала Канариса в Берлине, на Тирпитцуфер, семьдесят четыре, к моему мужу всегда относились хорошо, как к одному из самых исполнительных работников абвера. Особым доверием он пользовался у адмирала и, мне кажется, адмиралу отвечал тем же. Поэтому, узнав об отстранении Канариса, он даже решил подать в отставку...
Берта вдруг замолчала. Сначала Кальтенбергу показалось, что она силится припомнить что-то, но, посмотрев в ее глаза, увидел страх и отчаяние.
- Дальше что? - тихо спросил он.
Вместо ответа она схватилась за голову и горько заплакала. "Черт побери! - выругался про себя Конрад. - Опять хочет разыграть истерику. Как только ей не надоест!" Но, взглянув на нее внимательнее, он понял, что на сей раз она не притворялась.
- Да, нет мне спасения, - прошептала она сквозь слезы. - Если вы не убьете, со мной расправится муж или еще страшнее - замучают в гестапо. Лучше уж вы расстреляйте! По крайней мере, умру честно, а не как преступница, выдавшая государственную тайну...
Подлинное горе не может не тронуть отзывчивое сердце. После того как в тридцать третьем году фашистские штурмовики сначала избили мать Конрада, а потом увели в тюрьму и там убили, он стал глубоко презирать мужчин, истязавших женщин. Теперь он сам невольно оказался в роли мучителя. Осознав это, он с другой точки зрения взглянул на драматическую ситуацию, в которой оказалась Берта помимо своей воли, и хотя прекрасно понимал, что она враг, а не друг, но как женщину ему стало ее жаль. Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи.
- Знаете, фрау Берта, есть еще один выход, - сказал он тихо.
- Какой?
- Не мучиться из-за этого. Государственная тайна, которую вы собираетесь открыть, является преступной тайной, а раскрытие преступления не может быть бременем для совести...
- Но они все равно меня убьют.
- Если узнают. Но в том-то и дело, что ни абвер, ни гестапо никогда не узнают о нашем разговоре, если вы сами не расскажете...
- Мне страшно, - вздрогнула она. - Но... Да, я рас скажу. Что еще мне остается?
И Берта рассказала следующую историю...
Полковник Планк регулярно вел дневник, который хранил за семью замками. Но от любопытной жены ничего не спрячешь. Берта прочитала дневник мужа, в котором с тщательностью были записаны все встречи и переговоры сначала с адмиралом Канарисом, а потом с полковником Ганзеном. Одна из многочисленных записей в изложении Берты звучала примерно так:
"13 октября 1943 года. Мой шеф (имеется в виду Канарис), несомненно, обладает гениальной способностью предвидеть будущее на основе анализа прошлого и настоящего. Так, например, я еще в прошлом году понял, что он нисколько не верит в нашу победу в этой войне. Теперь он сам ясно дал мне это понять. Когда мы с ним вдвоем выехали на его машине за город, он неожиданно заговорил об истории, вернее, о политике. "Мой друг, - сказал он обычным своим вкрадчивым голосом, - я должен напомнить тебе одну старую истину. Формы правления меняются не так уж редко, еще чаще меняются правители. Но система правления, строй остаются при этом неизменными. Я имею в виду капиталистическую систему, опирающуюся на монополии Крупна, Тиссена, "И. Г. Фарбениндустри", "Сименс" и прочие. Эти монополии определяют политику. После войны наше правительство, отражая интересы монополий, конечно, захочет иметь на своих границах государства, нас поддерживающие. Вот мы и должны уже сейчас позаботиться о том, чтобы во главе этих государств стояли нужные нам люди. Кое-что в этом направлении уже сделано, кое-что делается...